Книга Неждана - Ника

Нежданка стянула колпак за один из трех «рогов», положила к себе на коленки — все одно звенит — не может она каменной глыбой обернуться — живая, чай, девка, потому и шевелится, трепещет. Переложила колпак на скамью, сама старается не шелохнуться, чтоб на рукавах бубенцы не звенели.

— Обсказывай давай, да со всеми подробностями, без утайки, про давешнюю бабку у мыльни, — строго велел Прозор.

Ну, если про бабку… Тут Нежданкиной вины ни в чем нет, про бабку это она сможет.

Девчонка рассказала все с самого начала, как заприметила мрачную страшную старуху подле детушек, какие страсти та им рассказывала, как напугала да до слез довела, а потом леденчиками угощать стала в утешение.

— Отчего ж ты решил, что отравленные леденцы? — строго спросил Прозор. — зачем выхватил и в пыль кинул?

Ничего такого Нежданка не решала. Умеет Прозор этак разговор вывернуть, что как ни ответь, все не по-твоему, а по его получается.

— Котомка у нее грязная была, мало ли там крошек и соринок накопилось, зачем дитЯм такое предлагать? — вопросом на вопрос ответила Нежданка. — Мож, она мышей там дохлых носила?

Оказывается, кое-как, но она научилась держать удар. Два года общения с разным людом на ярмарках, на постоялых дворах не прошли даром, могЁт скоморошек вести беседы, даже самые сложные. Вот Балуй — тот мастер свою линию гнуть, когда об чем-то договаривался, а Нежданка все слушала, коли получалось, да запоминала.

— Значится, из-за соринок только? — угрюмо посмотрел на нее княжий человек.

Зря надеялся, что хоть что-то прояснится. Видел скоморошек не больше, чем другие. Опросили уж всех, кто около мыльни терся в тот час, — все одно и то же излагают. А то, что он сказочку слыхивал, которой бабка малых пугала, то уж никак делу не поможет.

Нежданка хлюпнула носом. Потом вспомнила печальный взгляд княгини Рогнеды и решилась:

— Коли пообещаете меня, Озарку не наказывать, я еще могу рассказать… — жалобно пискнула она. — Что вспомнилось…

Кто только за язык ее тянул?! Сейчас как посыплются вопросы, мол, что она сама там на постоялом дворе делала, почему в сене хоронилась… Да, уж ладно. Коли пропадать, — так уж не зазря, а за дело. Может, в чем польза будет для княжичей…

— Ты тута со мной не торгуйся, не на ярмарке, — строго ответил Прозор, — Сказывай.

А у самого прям взгляд просветлел, надежда какая в нем затеплилась.

— Токмо не перебивать, чур, я и так не все помню — два года назад дело было, даже два с половиной, — начал свой рассказ Озар.

Прозор нехотя кивнул.

— Ночевал я тогда в сене на постоялом дворе. Зима стояла, куды ж мальчонке беспризорному податься, а в сене хоть потеплее. Да, чай не в лесу под кустом — волки не сгрызут.

Нежданка перевела дух и продолжила:

— А сено они складают, где лошадей привязывают, сани там тоже рядом стоят. И вот прямо в самой середке ночи проснулся я, мышка разбудила — крошки моего пирога с капустой утащить вздумала.

Прозор не перебивал. Неждана дальше сказывала:

— Проснулся и слышу, как две бабы в ближних санях разговор ведут. Одна другую просит о чем-то, а вторая отказывается, — мол, не будут деток травить леденчиками, на плаху не пойду. И слово то — «леденчики» как-то в память мою запало. И та старуха, что давеча у мыльни к деткам подсела, она так же сказала: «Скушайте леденчиков, ужо я вас угощу.»

— А ты прям сразу и вспомнил? Заподозрил, значит? — Прозор подвинул резной табурет и сел напротив Озарки, прямо в душу ему глядит, взглядом буравит.

— Не сразу, — помотала головой Нежданка. — Там мне просто это не понравилось почему-то, а ужО потом оно само как-то вспомнилось.

— Что еще с того разговора двух баб запомнил? Голоса какие были? — Прозор не отступался. — Мож, по именам друг друга называли?

— Голоса? — шмыгнул носом скоморошек. — Ну, один такой и был голос — старушачий, скрипучий, шепеляво говорила — как раз тот голос, что про «леденчики» сказывал.

— А второй? Вторая кто? — Прозор весь аж вытянулся в струнку, что пес на болоте, завидев уток. — Кто старуху уговаривал?

— Вторая помоложе баба, — вспоминал мальчишка, изо всех сил старался вспоминал. — Не девка зеленая, а баба в самом соку, мож, даже постарше… Грудной голос, зычный, токмо она его приглушала нарочно.

— Что еще помнишь? — Прозор старался уже спрашивать добрее, чтоб мальчишку не пугать.

— У второй, поди, шуба длинная была и сапоги с каблуками, — ответил скоморошек. — Помню, как снег скрипел под каблучками, когда она уходила, а бабка за ней в валенках побежала — то по звуку не перепутаешь.

— А про шубу с чего решил? — Прозор ничего не упускал.

— Да, я наутро посмотрел нарочно следы, что от тех саней шли, — нехотя вспомнил хлопчик. — Так широко по снегу только шубы богатые метут.

— Молодец! — Прозор его похвалил.

Видел он, что мальчонка старается, свой страх пересиливает перед княжьим человеком, а все ж таки вспоминает ту ночь и все честно говорит.

— Хошь квасу? — неожиданно предложил Прозор.

Видел он, что у скоморошка аж пот на лбу выступил, да и сам Прозор от жары да таких новостей взмок под рубахою.

Не дожидаясь ответа, налил он им с мальцом клюквенному квасу по кружкам. Пили его жадно, громко глотая, — как наперегонки.

Озар первый поставил кружку на стол и продолжил говорить:

— Старался я вспомнить тот разговор, второй день стараюсь, да плохо выходит. Столько ужо постоялых двор с тех пор промелькнуло, столько чужих бесед слышал, вольно или невольно… Как упомнить-то

— Сено, говоришь… — наконец, и Прозор допил свой квас, — Пирог с капустой…

Нежданка кивнула.

— Пойдем-ка, — Прозор взял мальчишку за руку.

Хотела Нежданка выдернуть ладонь от страха, так тот крепко держит, не выкрутишься.

Ну, все, точно терзать ее повел, чтобы остальное выпытать. А она и рада бы рассказать, да не помнит ничего.

Привел Прозор скоморошка, на его удивление, в княжескую конюшню. По пути чернавке