остановились. Некоторое время молчали, приглядываясь и решая, с чего начать. Наконец один из них, явно из «руководящего состава», спросил:
— Мужики, по какому поводу вы здесь нарисовались и что намерены делать на нашей собственной территории, где мы собирались сегодня культурно отдохнуть?
— Тогда все понятно, — насмешливо согласился охранник.
— Чего тебе понятно, дядя? — грубо поинтересовался один из тройки.
— Что этот сумасшедший дом ваша исконная территория. Это всё объясняет.
— Что именно?
— Почему вы по ночам грязь месите, собак пугаете, правила дорожного движения не соблюдаете. За это, конечно, штраф солидный полагается, но раз вы из сумасшедшего дома, обойдемся пока внушением и первым и последним предупреждением во избежание возможных серьезных последствий, — продолжал насмехаться охранник и на последних словах вынул из кармана правую руку, в которой держал пистолет.
— Только не надо пугать, — заявил, выступив вперед третий, и тоже выпростал из кармана пистолет. — Нас много, а вас всего двое. Дядя Федя не считается. Хоть он и учитель физкультуры, но бегать давно разучился. Ему сейчас только бы лекции читать и своего дурачка оберегать. Его мы обижать не будем. Преимущество полностью на нашей стороне. Поэтому выдвигаем ультиматум — линять отсюда и не оглядываться. Пока я вам колеса не прострелил.
— Ты из своего пугача даже ворону не подстрелишь, — перешел уже на более серьезный тон охранник. — А вот мы для профилактики более ответственное оружие продемонстрируем.
Охранник двумя выстрелами погасил фары в головной машине приехавших.
В наступившей темноте стала почти неразличимой попятившаяся тройка, но вспыхнувшие как по команде фары на остальных машинах и мотоциклах осветили покидаемое главарями поле боя и отступивших на всякий случай за свои машины охранника и шофера. Как только ретировавшаяся тройка забралась в свою ослепшую машину, почти одновременно взвыли все моторы, и кавалькада тронулась по ненакатанной и почти неразличимой дороге в объезд усадьбы. Замыкающей на сей раз оказалась головная машина. Когда вопящая и ошалело гудящая всеми своими сигнальными средствами колонна оказалась на задах усадьбы, пересекая бывший усадебный хоздвор, из одной из притормозивших машинешек выскочил долговязый подросток и что было сил запустил в одно из окон второго этажа бутылку. Бутылка явно была начинена какой-то горючей смесью. Было хорошо видно, как в окне почти сразу вспыхнул огонь. Через минуты машины и все прочие средства передвижения выкатились со двора на основную аллею и стали быстро удаляться в неизвестном направлении.
Убедившись, что нагрянувшие гости укатили восвояси, охранник спрятал пистолет, открыл входную дверь и вошел внутрь.
— Что там у вас? — спросил Зуев.
— Шпана деревенская.
— Кто стрелял?
— Я. Для профилактики. Рванули кто куда.
— Не вернутся?
— Не думаю.
— Если вернутся, стреляй по колесам. И кого-нибудь из них сюда.
— Ясно. Не вернутся они. Шпана.
— Горит что-то, — стал принюхиваться Федор Николаевич.
— Черти дом подожгли! — закричала Женщина.
— В окно наверху что-то кинули сволота, — догадался Вениамин.
В темном проеме выходящей на второй этаж лестницы замелькали отблески огня. Запахло дымом.
— Действительно горит, — испугался Бова.
— Конец твоей мечте, Зотов, — с наигранной торжественностью провозгласила Ольга. — Сгорит она теперь синим пламенем. Местные черти не хотят, чтобы тут хозяйничали черти приезжие.
— Рада? Все туда! — закричал Зотов. — Все! Есть тут где-нибудь вода?
— Колодец на задах, — стала объяснять Женщина. — А ведро у меня имеется, запрятанное. Из-под молока.
Убежала.
Федор Николаевич направился к лестнице.
— Потушим, — успокоил он Зотова. — Там и гореть-то нечему. Пол, стены да койки железные.
Остальные тоже довольно быстро разошлись. Остались только Зотов и Ленчик.
— А ты чего не помогаешь? — спросил Зотов сжавшегося в комок у погасшей печки мальчишку.
— Боюся, — тонким, каким-то не своим голосом просипел тот.
— Чего ты боишься?
— Этот придет.
— Кто?
— Мажродом.
— Кто-кто?
— Который свечки зажигает. И все вспыхивает.
— Кто это тебе рассказал?
— Федя. Он всё рассказывает, рассказывает.
— Он тебе кто? Дед?
— Не. Просто Федя. Он учителем был.
— А отец у тебя где?
— Не знаю. Светка говорит — Венька папка. Он у мамки целый год жил. А как я родился, назад ушел. Я его спрашиваю — ты мой папка? А он смеётся и на гармошке играет. Говорит, я уже старый для папки. А сам в запрошлом году к Полканихе приставал. Она его граблями как понужнула… — Захихикал. — Мне и без папки хорошо. А то будет ещё одним нахлебником. Мамка и так больная. Сегодня даже пожрать не сготовила.
Зотов подъехал к нему поближе.
— Понятно. Я вот тоже не знаю, кто у меня папка. И ничего, как видишь, живу.
— Я тоже хочу в такой коляске жить. Поехал бы и поехал. А то пацаны велик не дают. Уедешь, говорят, ищи потом тебя.
И грустно добавил:
— Я дурачок.
— Кто тебе сказал?
— Все говорят. Только Венька не говорит. Он меня ангелом называет или этим… Херувимом. Может, он правда папка?
В это время неожиданно распахнулась входная дверь, и вошел Николай. Некоторое время он молча стоял в дверях, даже не поздоровался, внимательно оглядывая окружающее, скудно освещенное полусгнившее пространство, которое, судя по выражению его лица, ему почему-то понравилось, как своей несуразной обстановкой, так и бросающимися в глаза признаками окончательной разрухи. В руках он держал портрет какой-то женщины. Явно из тех, что раньше, тщательно сверяясь с фотографиями, воспроизводили местные художники по заданию местных партийных органов для стандартных Досок почета. В это самое время, затушив начинающийся было пожар, по бывшей парадной лестнице один за одним стали спускаться добровольные пожарники. Не было среди них только Женщины.
— Тушил бы и далее, если бы дали. Только и делов, что за комаром с топором, — громко отчитался Вениамин о проделанной работе.
— Не скажите, могли быть весьма серьезные осложнения, — возразил отряхивающий с себя сажу и пыль Бова.
Разглядев Николая, он сразу сменил деловой тон на насмешливое запанибратское общение:
— Николай Игоревич! Вы, как всегда, всех опосля. Самое для вас интересное только что закончилось. Врагам так и не удалось помешать нашим планам.
— Напротив, уважаемый парапсихолог, — подхватив его тон, возразил Николай. — Самое интересное только начинается.
Разглядев среди спускающихся по бывшей парадной лестнице Ольгу, как и остальные, перемазанную пылью и сажей, он с уже нескрываемой насмешкой обратился именно к ней:
— Уважаемая Ольга Александровна, спешу вас обрадовать. Покупка всей этой рухляди отменяется. Вы ведь, кажется, очень этого хотели.
— Жалко, — не сразу уразумев, о чем речь, остановилась Ольга. — А мне начинает здесь нравиться.
— Тебе? Здесь? — растерялся Николай. — Три дня назад ты была в ужасе от подобной перспективы.
— Ты даже не представляешь, как тут интересно. Мы только что потушили пожар. А отец Дмитрий уронил на меня какую-то полку.
— Простите
