допустимого.
— Им уже выносилось гражданское предупреждение. Так что я для начала приказал арестовать причастных к этой истории, а также начальника участка и его заместителя. Остальные пока сидят там без права выхода.
— Всё правильно сделал, — одобрительно кивнула она. — Возьми бригаду народных инспекторов и вытряси из этих мерзавцев всё. Даю тебе право использовать все меры демократической защиты вплоть до высшей. Волей народа!
До чего же разные демократы любят к месту и не к месту упоминать народ. Наверное, чтобы народ не забыл, что они исполняют его, народа, волю, и не задался мыслью — а кто это, собственно, такие?
— Слушаюсь, гражданка Славяна! — вытянулся Бутко. — Разрешите выполнять?
— Разрешаю, — веско сказала Лановая, отпуская его мановением руки.
Она проводила его взглядом и повернулась ко мне.
— Давайте присядем, господин Кеннер. Этот неприятный вопрос полностью закрыт, не беспокойтесь об этом. Олесь сделает всё, что надо.
Она открыла шкафчик и достала оттуда вазочку с печеньем.
— Сейчас Уляна сделает нам чаю. А печенье я сама пекла.
Я посмотрел на неё с таким изумлением, что она нахмурилась.
— Ну что вы на меня так смотрите? — недовольно сказала она. — Я, в конце концов, женщина, а не машина для отрывания голов.
Я бы с этим поспорил — если бы был подурнее. К счастью, глупости я совершаю не так часто, и свою норму сегодня уже выполнил с запасом, так что я просто уважительно кивнул.
— Меня всё же удивляет, почему вы пользуетесь одними и теми же фамилиями, — доверительно заметила она.
— Других нет, увы, — развёл я руками.
— Всего две? — удивилась она. — Вострик и Махренко?
— Три. Но третья была бы здесь совсем не к месту.
— Это просто безобразие, — покачала головой она. — А такой продуманный, казалось бы, молодой человек. Но я вам помогу, не благодарите.
Она нажала кнопку рядом со своим креслом, и через несколько секунд в комнату заглянула секретарша.
— Уля, вот для этого молодого человека сделай документы на имя… — она на мгновение задумалась, — на имя Казимира Куродойко.
Секретарша кивнула и исчезла. Интересно — это у всех Высших склонность к тупому юмору, или мне просто везёт с такими сталкиваться?
— Вот вы и стали киевлянином, — с удовлетворением заметила она.
— Благодарю вас, гражданка Славяна, — кисло сказал я. — Не могу также не отметить ваш великолепный юмор.
— Ах, я же сказала, не благодарите, — махнула рукой она. — Как погода в Вене?
— Отвратительно. Дождь, слякоть.
— Не люблю такую погоду, — зябко повела плечами она. — Как чувствует себя император?
— Всё так же болен, увы, — развёл я руками. — Но голова у него работает по-прежнему. Если вы полагаете, что я могу вам рассказать что-то интересное, то вы ошибаетесь. Дело даже не в том, что я не хочу, я просто сам ничего не знаю. Там такое бурление, — я неопределённо покрутил рукой, обозначая бурление, — что мне кажется, они сами толком не понимают, кто из них к чему стремится.
— Я это понимаю, — мягко сказала она. — Но меня больше интересует ваше влияние на имперские дела.
— Моё влияние? — я посмотрел на неё непонимающим взглядом. — Вы это серьёзно?
— Я знаю, какой у вас дар.
— Да? — я интересом посмотрел на неё. — И откуда? Вообще-то, мне говорили, что дар — это всегда тщательно хранимый секрет.
— Да, секрет, — засмеялась она. — Тщательно хранимый. Проблема только в том, что дар практически невозможно сохранить в секрете. Так что, с одной стороны, считается как бы неприличным о нём спрашивать, а с другой — все и так всё знают. Я знаю, что ваш дар — лес вероятности. Ещё вы демонстрировали довольно интересные пространственные техники, но я склоняюсь к мысли, что их демонстрировали не вы, а ваша жена. Сильные дары, надо сказать, с весьма интересными применениями.
— Погодите, — до меня дошло, что она имеет в виду, и я не смог сдержать смех, — так вы решили, что я как-то воздействую на имперские дела через лес вероятности?
— А что, разве нет? — немного смутилась она.
— Вы очень, очень сильно меня переоцениваете, гражданка Славяна. Мои возможности пока что ограничиваются восстановлением надкушенного яблока.
— Даже небольшими воздействиями можно достичь многого.
— Верно, — согласился я. — Но даже до этого уровня мне пока что далеко. Я сомневаюсь, что смогу сделать что-то полезное раньше, чем, скажем, лет через пятьдесят. К тому же чтобы сделать что-то малыми воздействиями, их нужно применять годами.
— Вот как? — задумалась она. — Мне определённо казалось, что я уловила какие-то воздействия в поле вероятности империи.
— Я здесь совершенно точно ни при чём. Сказать откровенно, я вообще думаю, что вы ошибаетесь. Инерция общества, тем более такого огромного, как империя, настолько велика, что на него вряд ли можно как-то воздействовать. Сомневаюсь, что такой фокус был бы по силам даже моему прапрадеду, который по отзывам, был весьма силён.
— Вообще-то, есть способы воздействия и на общество, — заметила она, — но это уже совсем другой вопрос. А что вы сами думаете об имперских делах? У вас же наверняка есть какие-то мысли.
— Мыслей-то у меня полно, — хмыкнул я, — только вот все они ни на чём не основаны. Единственное, что я могу сказать с уверенностью: что-то там всё-таки будет. Понимаете, там столько мелких и крупных конфликтов, столько разных групп хотят что-то изменить, что это не может просто кончиться ничем. Вся эта каша каким-то образом обязательно выплеснется наружу. И повлиять на это невозможно, тем более нам. Нас могут терпеть в качестве посредников, но никто не позволит язычникам хоть как-то влезть в политику империи.
— Вот и я, как ни печально, пришла к такому же выводу, — задумчиво сказала Славяна. — Хотя я не согласна с вами, что повлиять нельзя. Можно и повлиять, есть способы сделать это ненавязчиво. Вот только нет никакой гарантии, что это сработает в нужном направлении. Да, жаль — я всё же надеялась, что вы сможете хоть что-то прояснить.
— Я и своему князю ничего не смогу прояснить, — пожал плечами я. — Разумеется, я изложу в своём докладе какие-то догадки и предположения, но это будут именно предположения. Фактов нет, даже надёжных догадок нет.
— Жаль, жаль, — повторила она. — Ну ладно, давайте просто поболтаем, тем более Уля, кажется, уже и чайник нам несёт. Что-нибудь слышно о Драгане?
— До нас ничего не доходило, — покачал я головой. — Полагаю, её путешествие протекает более или менее мирно, иначе мы бы услышали о каких-нибудь катаклизмах.
— Наверняка, — развеселилась она. — Характер у Ганы взрывной, вот уж кто-кто, а она тихо путешествовать не станет. Она упоминала, что мы с ней одно время дружили?
Я отрицательно покачал головой, с интересом ожидая рассказа.
— Ну вот, дружили. Потом поссорились… даже не то чтобы поссорились… так, небольшая размолвка. Но что-то сломалось, и мы с ней постепенно стали отдаляться, пока совсем не разошлись. Она же и в администрирование пошла по моему совету, это я её убедила. Но что-то у неё не заладилось, похоже.
— Морена сказала, что ещё немного, и она покатится вниз, — вспомнил я.
— Морена? — Славяна остро посмотрела на меня. — Ну, значит, так оно и есть. Видимо, путь гражданки всё-таки не для Ганы, хотя мне казалось. что для неё он будет самым подходящим.
— Путь гражданки? — не понял я.
— Возвышение через администрирование социума, — пояснила она.
— Погодите, — я совершенно растерялся, — нас учили, что возвыситься и развиваться дальше можно только в бою, поэтому только боевики становятся Высшими.
— Какая чушь, — она покачала головой, с жалостью глядя на меня. — Говоря с вами, совершенно забываешь, что вы ещё студент, поэтому когда вы изрекаете какую-нибудь немыслимую глупость, это всегда получается неожиданно. Есть бесконечное число путей, и с мордобоем из них связаны совсем немногие. Ваша мать, к примеру, ни с кем ведь не воевала.
— Когда она возвысилась, как раз воевала, — возразил я.
— Я знаю эту историю, конечно, — махнула она рукой. — Но это же был просто последний толчок. Думаю, она возвысилась бы и без этого, она уже была достаточно близка.
— Помнится, Морена тоже мне говорила, что существует очень много разных путей возвышения, — признал я.
— Неплохие знакомства у вас, — усмехнулась Славяна.
— Вряд ли это можно назвать знакомством. Знакомство всё-таки подразумевает примерное равенство. Просто я изредка её встречаю, и она не отказывается со мной поговорить. И всё же, здесь возникает вопрос: если все пути практически равноценны, почему не бывает Высших ремесленников?
— А вы имели
