выводу, что Юра снова стал походить на прежнего себя — чаще смеется, шутит и язвит, и в глазах тлеют мерцающие искры изумрудного огня.
* * *
Просыпаюсь задолго до будильника — в проем между шторами заливается яркий свет, но квартира погружена в звенящую тишину. Надолго зависаю в душе, плотно завтракаю, проверяю расписание занятий, хотя больная голова соображает с трудом. Сегодня мне понадобится учебник — тот, что рассчитан на два курса и лежит в ящике стола (если, конечно, отцовские кореша не пропили). Значит, придется показаться дома — иначе возмущенных воплей кураторши не избежать.
Выхожу на полчаса раньше — собираюсь с силами, торгуюсь с собой, но знакомые пейзажи за пыльным окном автобуса не вселяют оптимизма. Я совсем не уверена, что отец защитит меня от поползновений Кубика: остается надеяться, что у "веселой компании" действительно закончились деньги, и алкаши расползлись по норам. Возможно, папа трезв, хоть и мается с похмелья. Может даже я смогу с ним поговорить и уломаю взяться за ум!
Я опять увлеченно строю прожекты невозможного будущего: подбираю веские доводы для папы, представляю, как достойно он будет выглядеть в новой рубашке, но в кармане пиджака оживает телефон.
— Дарлин, доброе утро! Ты где? — встревоженный голос Юры заглушает рычание мотора.
— Еду домой. Нужно за учебником зайти...
— Понял. Только не ходи туда одна, окей? Подожди на остановке, буду через десять минут!
Юра сбрасывает звонок, не оставив возможности возразить, но мой дом возвышается в каких-то двадцати метрах, а за ним виднеется крыша шараги. Выпрыгиваю из средней двери и уверенно шагаю во двор — там пусто, только одинокий человек в оранжевом жилете остервенело сметает с асфальта желтые листья. Задираю голову — окна нашей квартиры закрыты, свет не горит, вопли и хохот не разносятся по улице.
Через две ступеньки влетаю на пятый этаж, отворяю ключом хлипкую дверь и мучительно прислушиваюсь к тишине: натужно гудит холодильник, из крана заунывно капает вода. Наконец глаза привыкают к потемкам, и я подмечаю идеальный порядок: накануне папа убрался, надраил пол, а теперь мирно спит — с дивана свисает его рука.
— Пап, привет! Просыпайся, я пришла!... — зову с порога, но он не реагирует, а застывшая, отдающая восковой бледностью рука не двигается.
"Он не проснется..." — давно забытый шепот мамы шелестит в ушах, и осознание волной животного ужаса подкатывает к вискам, сбивает с ног и разом отключает мысли. Только чей-то чужой, бессильный крик вырывается из моего рта и эхом разносится по обшарпанному подъезду.
25
Над кухонным столом неярко и уютно светит приглушенная абажуром лампочка, Элина, опираясь о шкафчики, резво скачет от холодильника к плите и обратно — нога ниже колена закована в гипс, но эта девчонка даже в дерьмовых обстоятельствах держит улыбку.
С карандашного портрета на стене загадочно смотрит Ярик, закипающий чайник тихонько урчит: я жива, мыслю и существую, шок на удивление быстро улегся — все благодаря таблеткам Валентины Петровны, первой прибежавшей на мой крик. Слежу за неловкими движениями Эли, запретившей ей помогать, вполуха слушаю рассказ об эпичном спуске с горы, призванный отвлечь от случившегося, но нагромождения хаотичных мыслей не позволяют сосредоточиться на разговоре.
Итак, его больше нет. Усталость и невыносимая тяжесть в груди вдруг сменяются дурной эйфорией, но ужас, жалость, стыд и боль снова валуном придавливают к земле. Меня знобит, чтобы не заорать, концентрируюсь на деталях необычного интерьера и до побелевших костяшек сжимаю кулаки.
— Пей! — Командует Эля, вручая мне чашку с мятным чаем, и, с трудом устроившись в кресле напротив, задумчиво вертит в руках точно такую же. — Как ты?
— Думала, будет хуже. Как бы это объяснить... Сколько себя помню, внутренне я была готова к его смерти. Он делал все, чтобы приблизить свой конец.
Глотаю обжигающий чай, и он комком встает в горле. Руки дрожат. Холодильник натужно гудит, за окнами сгущаются сумерки, мой севший телефон лежит у розетки на привязи зарядника, зато телефон Эли разражается жужжанием. Она отвечает на звонок, из динамика слышится голос Юры, но слов почти не разобрать: "ритуальщики", "судмедэксперт", "причина смерти", "придумай, как сказать Кире"...
— Поняла. Передам. У нас все в порядке. Приедешь переночевать?
Подбираюсь и превращаюсь в слух, но в ответе Юры мерещится странное:
— Реально думаешь, что я буду спать на том диване, где...
Эля быстро отключается, и прозрачные глаза наполняются слезами.
— Юра дождался заключения эксперта. Говорит, это было кровоизлияние в мозг. Не криминал, Кир...
Я молча киваю, голова продолжает работать в автономном режиме. Ничего неожиданного: значит, Кубик не причастен к смерти папы, он сам себя довел. На смену тупому смирению приходит едкая злость, но и она больше не имеет адресата.
— Что ж, может, он встретится с ней на том свете и наконец обретет смысл. Он был так на ней зациклен, что ничего и никого вокруг не замечал. Даже я не смогла его растормошить.
Эля странно на меня смотрит, дует в свою чашку, но отпить забывает.
— Если тебе так легче, верь, что мама и папа теперь действительно вместе, в лучшем из миров. Твой папа не хотел бороться и принимать помощь, и ты ничего не могла сделать. Уложи в голове этот факт и двигайся дальше, Кир.
— Я хочу, чтобы завтра он выглядел достойно. Хотя бы один раз в жизни, выглядел достойно, то есть... — Осознание опять обжигает нутро, и я озираюсь вокруг в поисках рюкзака. — Господи, почему я торчу здесь, когда столько всего еще нужно сделать!
— Юра все организует, — Эля понимает, что не убедила, и ее тихий голос приобретает стальные нотки: — Позволь ему этим заняться. Он искренне за тебя переживает, я вижу. Действие — его способ прийти в норму.
— Я знаю, — киваю и всхлипываю. Это Юра выволок меня из проклятой убогой квартиры, вызвал скорую и копов, он же привез меня к Эле и отправился улаживать формальности. Если бы ни он, я бы до сих пор сидела в растерянности на полу прихожей, пыталась сложить в голове несобираемый пазл и выла от отчаяния.
«Ш-ш-ш, смотри на меня! — шептал он мне на ухо, с усилием прижимая к груди, хотя я пыталась вырваться, всеми правдами и неправдами попасть в гостиную и заставить папу подняться. — Сейчас сюда придут знающие люди и всем займутся.
