Он поймал ее за руку и, прежде чем она успела ее отдернуть, нежно куснул за костяшки пальцев. Его губы обожгли ее кожу. Ее тело вмиг отреагировало, и она почувствовала, как оно обмякло, готовясь к продолжению. Нет-нет, сейчас не время поддаваться соблазну!
– Я вполне могу тебе противостоять, – возразила она, стараясь говорить бесстрастно.
Он улыбнулся своей очаровательной улыбкой. И все же он был каким-то другим. Дженова заметила, что волосы его в беспорядке, туника измята. Генрих, всегда выглядевший безукоризненно, сейчас явно не был похож на себя. К тому же он давно не просил горячей воды для ванны, в то время как обычно принимал ее ежедневно. Однако Дженова не без досады заметила, что отсутствие лоска лишь добавило ему привлекательности. Взъерошенный, он казался еще и беззащитным, вызывая у нее желание обнять его и утешить.
Господи, что же ей с ним делать?
– Значит, ты можешь мне противостоять? – спросил он. – Давай проверим. – Он подошел ближе, но она отстранилась. – Я только хочу поцеловать тебя в губы. Они такие сладкие, Дженова. И имеют вкус диких фруктов. Сладчайшие, вкуснейшие ягоды, сочные и красные. Но неукротимые и распутные, как и ты в моих руках. Я хочу поцеловать их, а потом хочу поцеловать твои…
– Генри… – выдохнула она.
Каждое произнесенное им слово все сильнее и сильнее возбуждало ее.
– Ты не такая, как другие, Дженова.
Казалось, что он говорил искренне. На его губах еще играла неотразимая, дразнящая улыбка. Но взгляд был серьезным.
Дженова и впрямь не знала, что сказать и как бороться с ним. В висках у нее стучало, и она отчаянно хотела остаться одна.
– Пожалуйста, Генри, – начала она, стараясь придать голосу твердость. Она умела отдавать команды солдатам своего гарнизона, но только не этому мужчине. – Пожалуйста, уезжай из Ганлингорна. Нет смысла тебе здесь оставаться. Я никогда не выйду за тебя замуж. Я вообще ни за кого не выйду. Я приняла решение.
– «Никогда» – большой отрезок времени, – ответил он, вскинув брови. – Стань моей женой, и, если нам это не понравится, мы не будем часто видеться. Раз в год, на лестничной площадке.
Обругав его, Дженова отвернулась и ушла. Она была уверена, что он последует за ней, чтобы допекать уговорами, но он не шелохнулся. Вероятно, понял, что сказал достаточно. Что же ей с ним делать? Она может приказать солдатам выставить его за ворота или взять под стражу и запереть в темнице. Или заткнуть ему рот кляпом, чтобы он не болтал.
Ситуация создалась тупиковая.
Дженова думала, что у Генриха больше гордости, что он не станет задерживаться там, где его не хотят видеть, особенно после того, как она ответила, ему отказом. Но может статься, что именно из-за гордости он и не уехал. Она жестоко уязвила его своим отказом – его, лорда Генриха, самого красивого мужчину в Англии, – и теперь он намерен залечить рану, заставив ее умолять его взять ее в жены.
– Это невыносимо, – пробормотала она. – Я не могу терпеть его присутствие здесь. Не хочу, чтобы он становился моим мужем из чувства долга и вежливости! Он что-то скрывает. Но что?
Она любит его и хочет, чтобы он любил ее! Слова эти едва не слетели с ее языка. Дженова опасалась, что если не поостережется, то когда-нибудь произнесет их вслух. И Генрих, может их услышать. Как же он тогда посмеется над ней! Его гордость восторжествует и засияет прежним блеском.
А ее собственная будет повержена.
Дженова выпрямила спину. Нет, она этого не допустит. Однако что-то было не так. Она это знала, сердцем чуяла. Генрих что-то скрывал от нее и из-за этого мучился.
Дженова поклялась себе, что заставит его заговорить. Придумает, как это сделать. А не удастся, тогда между ними все будет кончено.
Глава 18
«Черный пес» представлял собой одноэтажное здание со складом с одной стороны и пекарней – с другой. Если бы не доска снаружи с изображением довольно свирепой собаки, Роне пришлось бы спрашивать, куда ехать. Когда она спешилась, ноги у нее дрожали, и она с трудом дошла до низкого дверного проема.
Последние два дня она жила в страхе, опасаясь, как бы отец не помешал ей пойти на встречу с Рейнардом. Алфрик большую часть времени проводил, запершись в своей комнате. Глаза у него провалились, и выглядел он унылым. Рона и сама была близка к депрессии, однако надежда на свободу приободряла ее.
Сегодня утром, подслушав разговор Жан-Поля с отцом, она едва не растеряла остатки смелости. И единственным ее желанием было повернуться и бежать прочь.
Роне все опротивело: отец, Жан-Поль, хныканье Алфрика. Она даже сама себе опротивела. Угнетала также мысль, что она вынуждена нести ответственность за брата. Они должны бежать! Если и на этот раз им не удастся попасть в Нормандию, другого раза не будет.
За дверью слышался гул голосов. Пахло дымом, элем и едой. Рона пыталась определить, где находится. Откуда-то сбоку донесся голос, заставивший ее вздрогнуть.
– Мне отвести в стойло вашу лошадь, миледи?
Сквозь густую челку рыжих волос на нее смотрели мальчишеские глаза, голубые, как летнее небо.
– Да, спасибо. Скажи, а Рейнард уже здесь?
Голубые глаза сузились и стали хитрыми.
– Да, миледи. Он вон там, у огня.
В следующий миг он исчез, оставив Рону одну. Она уставилась в угол, куда указал парнишка, стараясь хоть что-то разглядеть в полумраке.
В тени задвигалось, зашевелилось что-то большое и вышло ей навстречу. Подавив желание убежать, Рона застыла на месте. Из мрака материализовался Рейнард. Он увидел Рону, и его глаза радостно заблестели.
– Моя госпожа, – произнес он.
– Рейнард, – отозвалась она с нарочитой холодностью. Он взял ее под локоть, скользнув пальцами по желтому сукну рукава и теплой коже под ним.
– Вы как лучик солнца, – сказал он, но его сравнение не прозвучало банальностью. – Там на заднем дворе можно уединиться, – добавил он спокойно, не обращая внимания на устремленные на них любопытные взгляды. – Идемте со мной.
Следуя за ним по узкому проулку на задний двор таверны, Рона призналась себе, что пошла бы за ним куда угодно. Он с легкостью покорил ее своей воле. Взял ее холодное, раненое сердце и заставил снова биться. Но Рона не знала, что ей делать – то ли благодарить его за это, то ли еще больше бояться.
Во дворе таверны стояла приставная деревянная лестница, ведущая на сеновал, устроенный под крышей над задымленным помещением, в котором она только что побывала. Благополучно преодолев ступеньки, Рона уселась на ворох соломы, когда в дверном проеме появилась голова Рейнарда. Он опустился рядом – низкая крыша не позволяла ему стоять – и повернулся к ней.
Пока его глаза шарили по ее бледному лицу, она старательно избегала его взгляда, гадая, что он видит и что думает.
