пользу государства. Человек стал частью системы. Петров остался доволен собой. Он легко убедил молодого сотрудника в целесообразности исполнения приказа. Когда-то и Петрова убеждали. Впрочем, раньше методы были жёстче. Да и времена были другие. Это сейчас развели сантименты. Нянчатся с молодёжью, как в детском саду. В партийных инстанциях требуют снизить градус напряжённости в работе с младшим оперативным составом. А кто работать будет? Для решения особых задач нужны особенные сотрудники. Страна находится на перепутье. В это сложное время нужны особенные люди.
– Иди, Москвин, работай! Товарищ Басов проведёт с тобой инструктаж. Он приболел немного, что-то часто прихварывать стал старик, но обещал, что явится и всё сделает, как положено. Свободен!
– Слушаюсь, товарищ полковник!
Дверь мягко захлопнулась. Петров остался наедине со своими мыслями. Сергей сочувственно тряс головой. Ему было жаль полковника, хотя жалеть его было не за что.
* * *
За два дня до решающего события Сергей затосковал. Он чувствовал, что скоро всё рухнет. Даже эта убогая жизнь, которую он с таким трудом построил, скоро закончится. Дурные предчувствия мучили его. Всё вокруг раздражало. Жизнь стала похожа на пытку. Ничего не радовало. Праздничная иллюминация казалась жалкой попыткой скрыть промозглую погоду. Мрачное небо, закрашенное густыми плотными тучами, спускалось прямо на лицо. Липкая морось ощущалась как нечто осязаемое. Её можно было трогать руками, разрывать на куски и разбрасывать по сторонам. Улицы опустели. Пошли слухи, что перед демонстрацией тучи расстреляют и на небе вспыхнет долгожданное солнце. Почему-то всем казалось, что после этого наступит эра долгожданного счастья. Сергей не понимал, за что можно расстреливать тучи. Они же ни в чём не виноваты. Непогода пройдёт, и солнце само явится людям, измученным затянувшейся сыростью.
Сегодня Сергей должен встретиться с Владом. Это что-то вроде репетиции перед мероприятием в кафе. Он обязан проинструктировать Карецкого по методике товарища Басова. Вопросы и ответы были записаны в отдельном блокноте. Сергей несколько раз прочитал методичку, затем попытался повторить вслух. На некоторых вопросах голос срывался, не выдерживали голосовые связки, хотя они-то как раз самое последнее звено в длинной цепочке последующих событий. С другой стороны, если голос исчезнет, тогда и вопросы задавать будет нечем. Организм всеми силами защищался от насилия доступными способами.
Тогда Сергей приступил к уговорам. Если уговорить самого себя, дело пойдёт на лад. Надо было спасать свою жизнь. Сергей понимал, что юлит перед собой, но всё равно пытался убедить себя в необходимости выполнения приказа. Сначала он последовательно разложил предполагаемые события, словно это были не будущие действия, а игральные карты. И всё у него получалось так, что дело не срастётся. Как он ни перекидывал карты, результат получался плачевный. Если это так, то жизнь Москвина будет разбита вдребезги, так и не начавшись. Всё, что он делал для своего будущего, не пригодилось. Все мучения оказались напрасными. А сколько он перестрадал? Это что, совсем не идёт в зачёт? Чем больше Сергей тасовал своё будущее, тем глубже погружался в пропасть. Да вся его жизнь сплошная пропасть. Это болото. Трясина. Всё, что он делает, последовательно приводит к краху. Все, кто окружал его, умерли. Вокруг никого нет. Никого. Он остался один на всём белом свете. У него нет привязанностей, привычек, любви. Всё, чем живут обычные люди, у него отнято неизвестно кем. А что за жизнь у него? Общежитие в запущенном здании, грязные туалеты, загаженная кухня. Москвин подумал, что он давно не ел по-человечески. Из-за антисанитарных условий в пищеблоке он перестал готовить. Почти полгода он питается всухомятку. Докторская колбаса и шпротный паштет в консервной банке. Разве это еда для молодого мужчины?
Надо, надо выполнить приказ Петрова, но как вызвать доверие у Влада? Может, спросить его о повседневном: чем он питается, о чём думает, с кем живёт, кого любит? Это же самые насущные вопросы, но не каждый сможет на них ответить. Надо прожить целую жизнь, чтобы справиться хотя бы с одним, а их тут четыре. И каждый ответ может составить книгу в пятьсот страниц. Попробуй ответить на вопрос: мол, а кого ты любишь? Если никого, тогда ты повелитель демонов и в тебя вселились тёмные силы. И никому уже не докажешь, что ты нормальный человек. Люди мигом заклюют тебя до смерти. Они хуже хищных птиц. Хуже зверей. Хуже адской непогоды на дворе. Любую метель и изморось можно пережить. Ведь всё пройдёт. И печаль, и радость. Сергей угрюмо дышал в воротник. До улицы Восстания осталось два шага. Там его ждал Влад Карецкий, красивый и трепетный юноша, заблудившийся в собственном теле. Влад хочет и не хочет быть геем. Ему нравится быть избранным, но он ещё не решил до конца, кем станет. Вот и мучается. И его мучения вызывают у Сергея чувство сострадания. Кажется, что это он сам мучается и сомневается вместе с Владом.
– Серёжа?
Москвин завертел головой. На улице Восстания кипела вечерняя жизнь. Ещё несколько часов, и весь центр захватят криминальные существа. Здесь почти в открытую появятся воры, проститутки, наркоманы и геи, а куда уже от них деваться? Они есть везде и всегда. Они были во все времена и при всех режимах. Все будут искать друг друга, чтобы получить удовольствие от жизни. Наркоманы – сбытчиков, проститутки – клиентов. А ворам по барабану куда идти, вперёд или назад. У них только одна цель: как побыстрее очистить чужой кошелёк. Если удастся разжиться мало-мальской денежкой, то воры и грабители временно меняют окраску. Они становятся миролюбивыми, ласковыми и покорными. В такие минуты им нравится жестокий мир, который отправил их в чистилище ещё при жизни.
– Серёжа, а я тебя кричу-кричу, а ты только головой вертишь! – воскликнул запыхавшийся Карецкий. – Ты давно пришёл?
– Нет, только что, – смущённо прошептал Москвин. Внутри росла тревога. Он боялся самого себя. И ещё он знал, что испытание не пройдёт даром. Любая измена, любое предательство непременно всплывают на поверхность. Если не при жизни предавшего, то после его смерти совершенно точно. Это доказанный факт. Жизнь всегда оказывается мудрее всех мудрецов.
– Пойдём, Серёжа, прогуляемся, мне с тобой поговорить надо! – Карецкий взял его под руку. – Ты же не стыдишься меня?
– А зачем мне тебя стыдиться? Я не понял вопроса!
Москвин присел на скамейку, Карецкий остановился поодаль. Влад стоял, слегка возвышаясь над прохожими, и любовался профилем Сергея. Москвин занервничал. В саду много народу; кажется, что люди никого не замечают, кроме самих себя. Но стоит кому-нибудь ткнуть пальцем в любого прохожего, как они тотчас же оживают, превращаясь
