и «свободные форумы» получили широкое распространение по всему Китаю. К концу мая 1957 г. поступали сообщения о волнениях студентов в кампусах 31 вуза в Пекине, а также в учебных заведениях в Ухане, Шанхае, Нанкине, Цзилине, Тяньцзине и Ланьчжоу [Shen 2008: 587–590; Zhu 2005: 218–222]. Выпускники школ, не сумевшие поступить в вузы, устраивали забастовки и демонстрации, в отдельных случаях даже атакуя учебные корпуса и уничтожая оборудование. Недовольные предложенной им работой или решениями по другим вопросам студенты проводили манифестации в кампусах в Ухане, Сиане, Гуанчжоу и Шэньяне [Shen 2008: 590–591]. Учащиеся выходили на улицы с демонстрациями и актами протеста в Ухане, Нанкине, Чэнду, Циндао и Гуйлине [MacFarquhar 1960: 143–164; Shen 2008: 591]. Ячейки Коммунистического союза молодежи Китая при учебных заведениях становились центрами политического инакомыслия.
Еще большей потенциальной угрозой в свете предшествующих восстаний на территории Восточной Германии, Польши и Чехословакии были протесты трудящихся. Рабочие выходили на демонстрации против плохих условий труда, возникших в условиях новой плановой экономики. С 1956 г. эпицентром волны манифестаций трудящихся на пике кампании «Сто цветов» стал индустриальный город Шанхай. Весной 1957 г. трудовые конфликты при участии почти 30 тысяч работников имели место на 587 шанхайских предприятиях. Среди этих инцидентов свыше 200 были стачками на фабриках. Еще 700 предприятий переживали промышленные конфликты в менее обостренных формах. Это была самая масштабная волна беспорядков рабочих за долгую историю движения за права трудящихся Шанхая, если мы не берем в расчет события первых шести месяцев после взятия города коммунистами в 1949 г. Внутрипартийная сводка за 1957 г. приводила цифру в десять с лишним тысяч забастовок на территории Китая в течение весны указанного года, описывая множественные примеры бойкотов учащихся, массовых петиций и демонстраций. В Шанхае почти все конфликты происходили на фабриках, недавно перешедших из частной собственности в коллективную государственную собственность, оказавшись, таким образом, реакцией на снижение заработных плат и отмену имевшихся прав на премии и иные льготы, отвоеванные посредством переговоров с частными работодателями в прошлом. Когда государство взяло предприятия под свой контроль, зарплаты и привилегии «скорректировали» в сторону уменьшения по аналогии с теми процессами, которые несколькими годами ранее произошли в Берлине и Пльзене. Работники выступали против бюрократизации и автократии трудовых отношений и открыто порицали партийных секретарей и «марионеточные» профсоюзы [Perry 1994; Shen 2008: 591–593].
Широко распространены протесты были и в сельской местности, где годом ранее ускоренно и форсированно были сформированы коллективные фермерские хозяйства. Крестьяне открыто выражали свое недовольство проведенными мероприятиями. Кульминации это движение достигло ближе к концу 1956 г. Протесты описывались в опубликованном позднее внутрипартийном отчете. Сельские жители жаловались на новые ограничения самостоятельно распоряжаться своим временем, неумелое управление и произвол со стороны кадров в распределении рабочих задач и доходов, потерю заработков, снижение количества и качества продовольственных товаров, а также «грубость», «гнет» и «принуждение» со стороны новых деревенских кадров. Крестьяне также указывали на склонность кадров к расхищению средств, разбазариванию общественных финансов, а также ругани, побоям и лишению свободы людей, которые открыто выражали свое недовольство. В докладе со ссылкой на слова отдельных фермеров указывается, что «вступление в кооператив ничем не лучше пребывания в трудовом лагере» и что новые коллективные структуры вызывали «рост страданий, а не доходов» [Li 2009: 57].
Протестным настроениям в деревнях в документах уделяется сравнительно мало внимания, однако имеющиеся свидетельства позволяют утверждать, что волнения были широко распространены и приводили к крайне неблагоприятным последствиям. В провинции Цзянсу на востоке Китая фермеры захватывали собранное зерно, вступали в ожесточенные стычки с сельскими кадрами и покидали коллективные фермерские хозяйства [Ibid.: 55–76; Li 2007]. В одном из уездов провинции с середины апреля по май 1957 г. крупные выступления произошли в 29 из 33 волостей, и также фиксировался сильный отток крестьян из коллективных фермерских хозяйств. Доля участия уездных домохозяйств в кооперативах сократилась с 91 до 19 %. Сельские кадры подвергались побоям, а их дома разграблялись. Схожие по масштабам вспышки недовольства произошли и в провинциях Шаньси и Гуандун [Shen 2008: 593–594]. Радикальные меры коллективизации в пограничных районах Китая породили упорные и хорошо организованные региональные повстанческие движения [Wang 2015].
Руководству КНР было о чем беспокоиться. Первоначально Мао отстаивал свои представления об исправлении ошибок в режиме «открытых дверей», преуменьшая степень серьезности выступлений студентов и забастовок рабочих и заявляя, что поводов для чрезмерной тревоги нет. Впрочем, ему не удалось успокоить своих коллег, поскольку явственно ощущалось, что ситуация была на грани выхода из-под контроля. Еще один шок был связан с фактом, что наиболее ожесточенная критика исходила от молодых членов партии и что Коммунистический союз молодежи Китая становился центром протестных настроений. Многократно обозначавшаяся перспектива формирования общенационального студенческого движения, проведения массовых трудовых манифестаций и выхода из компартии молодежи – симптомы недавно прошедших в Восточной Европе акций – поставила точку в споре. Последние события подтвердили разумность возражений тех лидеров, которые опасались дестабилизации вследствие политики «открытых дверей». Мао отступил, пересмотрел собственную позицию и призвал к принятию жестких репрессивных мер [MacFarquhar 1974: 218–219, 225–240, 248–249, 261–269; Shen 2008: 597–608].
Откат назад: движение против правого уклона
Обратный ход «Ста цветам» был положен передовицей «Жэньминь жибао» от 7 июня. Главная идея статьи заключалась в том, что исправление стиля работы в режиме «открытых дверей» обернулось беспощадными нападками на КПК и социализм со стороны «правых уклонистов», в словах и действиях которых чувствовалось влияние прежних классов-эксплуататоров. Фактически это был полный разворот по отношению к партийной линии, обозначенной на VIII съезде КПК, где было провозглашено, что экономическая трансформация ликвидировала основы для классового конфликта. На практике исправление ошибок КПК при участии народа сменило исправление «ошибок» народа под руководством КПК. Те, кто во время кампании «Сто цветов» высказывал критические замечания, теперь становились мишенями для общенационального Движения против правого уклона. «Стены демократии» были ликвидированы. Арестам подверглись продолжавшие выступления студенты и рабочие. Были закрыты независимые клубы и издания.
Те же форумы, на которых ранее поощрялось свободное выражение критических настроений, теперь стали платформами для осуждения тех, кто на протяжении предшествующих недель «осмелился» выступать с какими-либо замечаниями. Движение против правого уклона продлилось гораздо дольше, чем «Сто цветов», и растянулось до начала 1958 г. Весь аппарат КПК был мобилизован на фиксацию критических высказываний и протестных акций, имевших место в период «Ста цветов». Предполагаемых «правых уклонистов» гневно осуждали на собраниях по месту работы. Людей держали в изоляции и вынуждали писать признательные показания. Те, кому приписывались наиболее возмутительные слова и действия, подвергались публичному осуждению на митингах. Местным партийным комитетам были спущены плановые процентные показатели, по которым следовало
