– Тоже пришла полюбоваться Планетой?
– Да что я там не видела, – скривилась Мирисграттен. А ведь в её голосе прозвучала явственная тоска. Ничего она там не видела, это же ясно. Хочет посмотреть и боится. Боится оказаться среди тех, кто не выжил или сошёл с ума. – Я хочу поговорить с тобой, пока рядом нет старших.
– Поговорить? О чём же?
Нэйта собственнически взяла Филиппа за руку. Да, она многое готова понять, готова даже жалеть всесильных иингу. Но делиться мужчиной – её мужчиной! – она не готова. А кажется, именно на Филиппа это дамочка и имела виды.
– Отдай мне твоего мужчину!
Ну вот, как знала. Нет, ну вы только посмотрите на эту простоту, граничащую с наглостью! Филипп успокаивающе сжал ладонь. Ладно, стоит проявить такт и не говорить все те слова, которые уже готовы сорваться. Возможно, подобное поведение для иингу норма. Стоит вспомнить про чужую Станцию и свои правила.
– Это почему же я должна тебе его отдать?
– Ах, Нэисграттен, твой мужчина такой страстный! Выплеск вашей энергии почувствовали все на Станции! При моей жизни здесь такого и не было. Да что при моей, думаю, и старожилы такого не припомнят! – говоря так, Мирисграттен в экстазе прижала тонкие бледные лапки к груди. – Мы же все подпитались вашей энергией! Это волшебно.
Глубокий вдох. Выдох. Вдох, выдох. Нэйта взрослый состоявшийся маг, и посылать проклятие в бесподобную в своей простоте Мирисграттен было бы неправильно.
К счастью, первым дар речи обрёл Филипп.
– Такой страстный я только со своей женщиной, – спокойно пояснил он и, посчитав контакт рук недостаточным, крепко обхватил Нэйту, спрятав её в объятиях и положив подбородок на макушку.
– А почему?
Ну надо же, сама наивность.
– Потому что я люблю её. Потому что именно без неё моя жизнь прервётся.
– Даже так? – на лице Мирисграттен проявилась явная озадаченность. – А почему? Почему ты умрёшь? – кажется, слова про любовь она не услышала. Или не поняла?
Какие же странные эти иингу. Попытаться объяснить? Но можно ли объяснить любовь в двух словах? Все писатели, поэты и певцы за всё время существования их мира не смогли этого сделать. Учёные и маги? Про них и говорить не стоит. Любовь сможет понять только тот, кто полюбит. А потому придётся изъясняться с Мирисграттен на понятном ей языке.
– На лорде Филиппе лежит проклятие, понимаешь? Он может заниматься этим только со мной, – да, может, и немного соврала, но так будет доходчивей.
– Только с тобой? – и так некрупная женщина стала ещё меньше. Её плечи понуро опустились.
Ну сколько можно жалеть этих странных иингу? Ладно ещё детей, но ту, которая покушалась на её мужчину? И тем не менее, Нэйта жалела.
– Мирисграттен, ну зачем тебе чужой мужчина? У вас что, не хватает своих?
– Да что ты понимаешь? – иингу, уже протянувшая руку к стене, чтобы открыть проход и выйти, замерла.
– Если ты считаешь, что я что-то не понимаю, объясни, я попробую понять.
– Я же не для себя прошу. Наши старцы погрязли в своём величии. Знаешь, говорят, Старейшина Секретариата – один из последних, кто помнит Эру Проклятия. Нашего проклятия. Он до сих пор уверен, что иингу должны и могут приспособить вашу Планету под наши нужды. Сколько можно? Сколько должно пройти поколений, чтобы это случилось? Сколько мы можем жевать синтепищу, пить на миллион раз переработанную воду и дышать миллион раз очищенным воздухом? Любоваться на Планету внизу и на растения в оранжерее через пластипреграду? Я хочу оказаться среди скопления самых настоящих деревьев, которые вы называете лесом, хочу вдохнуть глоток настоящего воздуха, которым ещё никто не дышал! Хочу увидеть, как растут настоящие цветы! – Мирисграттен прервала свой вдохновенный монолог, подошла к Нэйте и Филиппу, протянула руку, но, не коснувшись, безвольно её опустила. – Хочу, но боюсь, что меня постигнет участь многих предшественников, попытавшихся вырваться отсюда. Нет, нас никто не держит! Но и не ждёт. Мы там, – она указала на экран, – никому не нужны: ни самой Планете, ни её жильцам. Как вы думаете, каково это, смотреть на Планету и понимать, что всё это великолепие может закончиться для тебя смертью или сумасшествием? Тем не менее, некоторые, самые смелые, рискуют. Везёт немногим. Далеко немногим. Почему-то чаще всего мужчинам. Почему так происходит, до сих пор ни наука, ни магия объяснения не дали. Я трусиха. Я хочу жить, пусть так ущербно, но жить! А если… понимаете, ребёнок, рождённый от человека, может жить на Планете! Это доказано наверняка. Я имею право желать для своего потомка иной жизни! Разве я много хочу?
– Подожди, – Нэйта даже опешила, – ты хочешь сказать, что планируешь родить ребёнка от человека, чтобы он, твой ребёнок, мог существовать там? – она кивнула на величественно вращающуюся Планету.
– Ну да, – с бесподобной наивностью подтвердила иингу. – Внедрить в наш генетический код гены аборигенов Планеты. Другого пути ассимиляции пока не найдено. Ведь что получается, если бы так начали поступать ещё наши предки, уже мы могли бы жить в нормальных условиях. А так. Хотя бы наши дети смогут получить такую возможность.
– Так вот почему ты оказалась в каюте Филиппа! – догадалась Нэйта.
– Да, – грустно кивнула Мирисграттен, – только вы нам помешали. Теперь моя очередь подойдёт неизвестно когда. Я не оправдала возложенной высокой чести.
– Подожди-подожди. Какая честь? Какая очередь?
– Ну как же, разве не для этого вы здесь?
– Так-так-так, – в разговор вступил Филипп, – кажется, кое-что начинает проясняться. А скажите, уважаемая Мирисграттен, можем мы поговорить так, чтобы нам не помешали?
В глазах иингу непонимание медленно сменялось осмыслением. Она глянула на стоящую рядом парочку, пробежалась взглядом по потолку и углам зала – проверяла камеры наблюдения? – и быстро метнулась к ближайшей стене.
– Идёмте быстрее! – пригласила Мирисграттен, раскрывая очередной проём.
Уже покидая смотровую площадку, Нэйта услышала ещё одно уже знакомое чпокание. Похоже, кто-то пожелал присоединиться к их разговору. Шедший последним Филипп подтолкнул её в спину и не дал рассмотреть, кто же это ещё решил почтить их своим вниманием.
– Это мой личный паэр-блок, – пояснила Мирисграттен, – посторонним без моего разрешения сюда хода нет.
– И что, здесь нас не услышат и не потревожат? – Филипп внимательно осмотрел обстановку.
А чего осматривать? Те же пожелтевшие стены, тот же выступ-кровать-диван. Та же тоска и унылость. Хоть бы картинки какие-нибудь вешали, что ли. Или рисовали прямо на стенах. Всё же, стойкий народ эти иингу, если до сих пор поголовно не свихнулись.
– Конечно, нет! – для убедительности хозяйка широко раскрыла глаза. – Это же моё личное паэр-пространство! – приложив руку к стене, она материализовала три выступа-стула, на которые все чинно расселись.
