очнулся.
Красочные пятна, гибельный покров, жалость к себе, злобный заговор против него, Скорбящая Корова и последний взгляд ее — все перепуталось в Петушиных мозгах, а в придачу еще жестокая боль во всем теле.
— Кто ты? — произнес он в никуда, ибо Скорбящая Корова действительно исчезла.
На этот раз, вопрошая, он шевелил губами, и наружу вырывались слабые, скомканные, но настоящие звуки.
— Может быть, тот, а может, этот, — ответил Пес, так и стоящий у его постели. — Меня Петух-Повелитель знает. На мою спину он встает, когда кукарекает рассвет. Но спина может измениться, Создатель тому свидетель. А Пес, который вчера был таким, сегодня может стать эдаким.
Сколько же Пес, слово за словом, плел эту бесполезную, бессмысленную чушь? Шантеклеру казалось, что прошла целая вечность.
— После того, что он сделал с Кокатриссом, после этой победы, разве я удивлюсь, если Петух-Повелитель вообще откажется меня признавать?
Шантеклер с трудом повернул свою уткнувшуюся в стену Курятника голову. Он различил нос — и тут же он возненавидел этот нос больше чего бы то ни было в целом мире. Это был нос на лице неудачи. Не причина ее, но символ их безнадежных трудностей. И владел им один из предателей!
— Мерзкая... дворняга, — сурово проревел Шантеклер. — Бросил... меня.
— Петух-Повелитель...— произнес Мундо Кани. Глаза его вспыхнули каким-то незнакомым светом, он задыхался, изо всех сил стараясь не разрыдаться.— Мой Повелитель! Ты жив! Ты разговариваешь!
— Я... отрекаюсь... от тебя,— проскрежетал Шантеклер, сосредоточив взгляд на этом носище и трепеща от такой его близости.— Я тебя... знать... не знаю.
— О Создатель! — возопил Мундо Кани. Он отступил назад и пустился в пляс. — Слава Создателю! Повелитель Вселенной, он жив!
— Болван! — рявкнул Шантеклер, и столь резкое усилие чуть не раскололо его пополам. — Прочь,— зашептал он, глядя, как сам Кокатрисс, — с глаз... моих.
Тогда Мундо Кани удалился, и Шантеклер посчитал это своей маленькой победой. Всем сердцем он желал, чтобы Мундо Кани страдал и казнил себя еще сильнее, чем прежде. О, что за отвратительный нос!
Но то была мимолетная победа. Нос тут же вернулся, торжествуя и волоча за собой Пертелоте.
— Он обратился ко мне со словами, — объяснял Пес.
Курица вплотную подступила к больному и осторожно исследовала его раны. Шантеклер хотел отпрянуть от нее, но потерпел неудачу. Он более не владел своим разбитым телом. Беспомощен!
— Ты, — косо глядел он на Пертелоте, — и Скорбящая Корова, что? — Он изо всех сил пытался тряхнуть головой — обвиняющий жест. — Пес и Курица. Так. И Скорбящая Корова. Так. Я понимаю. Вы все против меня.
— И все такое прочее, Пертелоте, — сказал Мундо Кани, и в голосе его соединялись радость и сострадание. — Бедный Петух заговаривается. Можно потерять мозги после такой-то драки с Кокатриссом.
Шантеклер исходил злобой. В голове его грохотало, и от боли он чуть не лишился чувств.
Но Пертелоте проигнорировала объяснения Мундо Кани и обратилась к самому Шантеклеру.
— Что это за Скорбящая Корова? — спросила она. — Шантеклер, что ты пытаешься рассказать нам? Мы больше не можем ждать. Река, Шантеклер. Река у самых стен лагеря. Если ты хоть что-нибудь знаешь, расскажи и помоги нам понять.
При этом известии Петух-Повелитель плотно зажмурился. Лицо его исказилось ужасающими корчами. Его жалкое, искалеченное тело сотрясалось, и изо рта вырвался слабый свист. Шантеклер смеялся!
— Тогда... вам тоже... надлежит... умереть,— хихикал поверженный Петух.— Расплата.
— Шантеклер! — отпрянула пораженная Пертелоте. — Это все, что ты имеешь сообщить нам?
— Он болен,— тихо сказал Мундо Кани, сам потрясенный силой недуга. — Он сам не знает, что говорит.
«О Создатель! — подумал Шантеклер. — Каково вероломство этого носа! Лицемерный?»
Вслух же он яростно зашептал:
— Я умираю. Мы все умрем. Вы тоже умрете. Ничего больше не сделать.
— Нет! — вскрикнул Мундо Кани с неожиданной силой. — Еще можно что-то сделать.
И Пертелоте тоже, как будто для Петуха ее слова имели большее значение, повторила:
— Можно, Шантеклер. Еще можно что-то сделать.
Но Шантеклер, пожирая их безумным взглядом, произнес:
— Уирм за стеною. Кокатрисс был ничем. Уирм — это все. Вы двое — вы предали меня.
Вы проложили ему путь. Уирм победит. А теперь убирайтесь отсюда и дайте мне спокойно умереть.
Ни Мундо Кани, ни Пертелоте никак не отозвались на эту тираду. Молча стояли они бок о бок и глядели на Петуха; и Петух, со своей стороны, отвечал на их взгляд своим, полным угрозы, вызова, торжества, холодного блеска. Он их задел! Он сказал то, что надо. У него нашлось что сказать. Нос был беспомощен.
Но, хотя им следовало опустить головы и тихонечко уйти, оставив его одного, они так не сделали. Минута. Две. Пять, а затем и десять — а они все продолжают пялиться на него с непередаваемым изумлением. Не так, будто ждут от него продолжения, но оглушенные тем чужаком, что предстал перед ними.
Затем глаза Мундо Кани наполнились слезами, и взгляд его стал бескрайне жалок и печален. Сами собой брызнули слезы и щедрыми ручьями потекли по обе стороны носа; и Шантеклер увидел, что глаза у Пса карие, кроткие и преисполнены невыразимой скорби.
Наконец Мундо Кани склонил голову. Он что-то сказал Пертелоте, не глядя на нее. Она не шевельнулась, и тогда он стал осторожно подталкивать ее своим огромным носом в дальний угол Курятника. Затем он уныло вернулся к Петуху-Повелителю.
— Еще можно что-то сделать, — сказал он Он разинул пасть и, зажав Шантеклера в мокрых и жестких челюстях, вынул его из постели.
От столь невероятного поступка Мундо Кани у Шантеклера в голове зашумело. Зажатый в зубах, он было пытался бороться — ведь Багор и Тесак все еще были на нем. Но это было бесполезно, убийственно; просто хватка у Мундо Кани была слишком крепкой для Петуха. А потому Шантеклер смирился. Наплевать. Все равно умирать, так стоит ли беспокоиться о причине. И раз уж Пес вот-вот перемолотит ему кости, значит, у Шантеклера осталась одна возможность в этом безнадежном мире: он не издаст ни звука. Он будет умирать в полном молчании — ужасно, но с героическим достоинством.
«Ты видишь? Ты видишь? — повторял он про себя. — Я оказался прав. К тому все и шло».
Но Мундо Кани не стал тут же кусать его
