дать ключ для понимания семейных отношений более позднего времени. Э. Лэнг находит в падчерице черты младшей дочери и в соответствии с этим объясняет имя Золушки.
Представитель «психологического» направления в фольклористике фон дер Лейен ищет корни конфликта сказочных мачехи и падчерицы в первобытных обычаях. Он считает, что коллизия мачехи — падчерицы вырастает из первобытной изоляции девушек, достигших зрелости. Эта изоляция, по его мнению, вызывала неприязненные отношения матери и дочери. Впоследствии мать в сказках была заменена мачехой.
Тема мачехи вызвала интерес представителей австрийской психологической школы — Фрейда и его учеников Ранка и Риклина. Фрейд рассматривает эту тему в «Снотолковании». Его идеи развивает Риклин в книге «Исполнение желаний и символика в сказке». Ранк посвящает мачехе специальную главу в большой книге «Мотив инцеста в сказании и в поэзии».
Как известно, фрейдизм объясняет все жизненные явления и явления поэзии патологической инцестуальной психологией. По мнению Риклина, сказки о мачехе — это фантастическое порождение сексуальных желаний, сама мать — сексуальная соперница дочери, а замена образа матери образом мачехи имеет целью замаскировать аморальность этих сексуальных стремлений дочери. Фрейдисты видят в сказочной мачехе только завуалированный образ матери — сексуальной соперницы дочери и объекта заторможенных желаний сына. Ранк считает главным видом сказок о мачехе сюжет, в котором мачеха преследовала пасынка своей любовью, а потом оклеветала его (тип Федры): «Корень проблемы Федры в том, что мать идет навстречу желаниям сына… Корень мотива ложного обвинения женой отца („мотив жены Пентефрия“) в Эдиповом комплексе. Он реализует инцестуальную фантазию сына таким образом, чтобы тот остался безупречным»[338]. Типу Федры Ранк противопоставляет «более откровенный» тип Дон-Карлоса. По мнению Ранка, Дон-Карлос Шиллера влюблен в свою мачеху, так как она напоминает ему мать в молодости.
Фрейдистская концепция вытекает из представления о том, что сказка с инцестуальной окраской — главный, основной, первичный тип сказок о мачехе. В действительности, как мы стараемся доказать, этнографические корни ее совершенно иные, чем у сказок о мачехе и падчерице. Кроме того, в большинстве фольклорных вариантов вместо мачехи — жена брата.
Левис оф Менар в книге «Герой в русской и немецкой сказке» эклектически соединяет точку зрения фон дер Лейена и фрейдистов[339].
Фрейдистская теория представляет известную аналогию гипотезам «мифологов». И здесь и там дается символическая, идеалистическая интерпретация проблемы мачехи — падчерицы, только у фрейдистов вместо «природного, космического мифа» — «психологический миф». Мачеха истолковывается не как определенное явление семейной и общественной жизни, а как некий символ. Мы знаем, что в некоторых сюжетах на месте мачехи была ранее мать, но это не значит, что мачеха — завуалированная мать, так же как неправильно считать мачеху символом, за которым скрывается ведьма, ночь, зима и т. п. Кстати, ни в одном из вариантов сказок типа «Федры» мать не фигурирует.
Наряду с произвольными построениями фрейдистов существуют и другие психологические гипотезы буржуазной фольклористики, претендующие на реалистическую интерпретацию мачехи, вне какой бы то ни было символики. Интересующей нас проблеме посвящена книга Ханы Кюн «Психологическое исследование проблемы мачехи» (1929). Книга написана не фольклористом, а психологом, но в ней использован богатый фольклорный материал — немецкие пословицы, выражающие отрицательное отношение к мачехе, народные песни (о том, как мачеха отравляет падчерицу, жалоба падчерицы на могиле покойной матери и другие), сказки из сборника братьев Гримм (№ 11, 14, 15,21 и др.). Кюн анализирует также литературные произведения, касающиеся темы мачехи, — Гюнтера, Шторма, Ибсена. Весь этот материал служит автору для освещения психологических отношений в семье с мачехой.
Хана Кюн игнорирует историю образов мачехи и падчерицы, принципиальное отличие старых народных сказок от поздних литературных произведений. Она выводит мотив мачехи из психологических отношений современной буржуазной семьи, причем семью, как и фольклор, рассматривает внеисторически, как нечто вечное и неизменное. Ранк и Риклин выводили конфликт мачехи и падчерицы в сказке из патологической психологии, а Кюн — из «естественной», как она выражается, семейной психики современного буржуа. Очень обстоятельно автор описывает все возможные противоречия и сложности, возникающие в семье, в которой молодая мачеха заменяет детям мать. Кюн говорит о «богатстве мотивов для конфликтов в семье мачехи». В фольклоре исследователь видит прямое отражение этой чисто психологической «сложности». Сказки о мачехе и падчерице Кюн трактует со своеобразным наивным реализмом. Мачеха в сказке, как и в действительной семейной жизни, заставляет падчерицу выполнять тяжелую работу и т. д. В сказке Гензель и Гретель мачеха не заботится о детях, лишает их любви отца, в «Белоснежке» — преследует падчерицу за красоту. Все это, по мнению автора книги, — чисто бытовое описание.
«Наивный реализм» Кюн противоположен «эротическому символизму» фрейдистов, но у них есть и общее: узкий психологизм в решении фольклористической проблемы, антиисторическое перенесение современной буржуазной «семейной психологии» в народную волшебную сказку.
Первая фольклористическая работа о мотиве мачехи в народной сказке — книга В. Линке «Проблема мачехи в сказках германских народов». Она содержит большой фактический материал. Линке дает обзор немецких и скандинавских сказок. Скандинавскую сказку он рассматривает как более раннюю ступень развития мотива мачехи. Линке интересует только история формы этого мотива, история сюжетной функции образа мачехи в сказке и т. д. (мотив мачехи как элемент композиции — Kompositionsmotiv, как вводная формула — Eingangsformel, как двигатель действия — Aktionsmotiv). Вопроса о происхождении и сущности мотива Линке касается лишь мимоходом.
Он считает основой примитивной культуры семью. Поскольку появление мачехи после смерти матери означает нарушение семейного единства, то сказка, отражающая примитивную культуру, наделяет мачеху отрицательными чертами. В основе этой мысли лежит ошибочный взгляд на историю семьи. Для Линке, как и для многих буржуазных ученых, семья — это ячейка буржуазного «гражданского общества» — мыслится не как результат исторического развития, а как его исходный пункт. Этот взгляд давно опровергнут Морганом и Энгельсом, а также авторами многочисленных этнографических работ.
Как мы постараемся в дальнейшем доказать, понятие злой мачехи было порождено не нарушением «семейной идиллии», как это представлялось Линке, а ее установлением, не разрушением семьи, а ее рождением на развалинах родового строя. Работа Линке формалистична, что типично для многих фольклорных исследований десятых — тридцатых годов (в основном на Западе). Так, Гемпель утверждал, что мотив мачехи — падчерицы вырос из противопоставления персонажей, характерного для схематизирующей поэтики сказки. Иного содержания в коллизии мачеха — падчерица Гемпель не видел. Подобно ему, Кристенсен выводил мотив младшего в сказке из законов «троичности» и «значимости последнего». За пределы чисто формального анализа не выходит и работа фольклориста В. Р. Волкова, посвященная сказкам о невинно гонимых, в частности о падчерице. На
