ее лагеря на Белом озере должны находиться на особом положении, и никто в Ульяновске не рассеял ее заблуждений. Наоборот. В этом году в Ульяновской области работало тридцать три пионерских лагеря. Тридцать два были нормального типа, а для тридцать третьего, где работала Агриппина Герасимовна, специальным решением облисполкома установили особые привилегии как по части дополнительного питания и снабжения, так и внутреннего распорядка.
В других лагерях жили дети только пионерского возраста, примерно до четырнадцати-пятнадцати лет. Для детей же своих работников облисполком разрешил делать исключения. А эти исключения приводили ко всяким недоразумениям. Агриппина Герасимовна вынесла, например, пионервожатому 1-го отряда Гумеру Сабирзянову строгий выговор «за методическую ошибку, выразившуюся в прогулке у озера в вечернее время с пионеркой Ингой Кискиной». Пионервожатому Сабирзянову в момент вынесения выговора было семнадцать лет, а Инге Кискиной — двадцать два. Кто же, собственно, из них двоих допустил «методическую ошибку»? Великовозрастных «пионеров» на Белом озере было много. Великовозрастные стыдились выходить на зарядку вместе с восьмилетними ребятами, и Агриппина Герасимовна освободила их от физкультурных занятий. Великовозрастным скучно было участвовать в походах, сборах гербария, не хотелось ложиться спать вместе с малышами в девять вечера, и Агриппина Герасимовна устраивала для них с девяти до двенадцати ночи особые сборы. На этих сборах пели не песни, а романсы. Здесь играли не в «веревочку» или «кошки-мышки», а в «моргалки», «флирт цветов», «амур, ко мне». Агриппина Герасимовна выделила специальную дачу для танцев и приказала лагерному баянисту в срочном порядке разучить мотивы падепатинера, падеграса, танго и фокстротов, чтобы дети завов и замзавов не скучали на Белом озере.
Вожатые и воспитатели выступали против так называемых ночных сборов, но Агриппина Герасимовна стояла на своем:
— Нам можно. Мы на особом положении.
— Я решил не посылать в этом году своего ребенка на Белое озеро, — сказал нам секретарь Ульяновского обкома комсомола.
— Почему?
— Дети, которых ставят в особое положение, как правило, вырастают эгоистами и зазнайками, а я не хочу калечить своего ребенка.
Правильное рассуждение. Дети должны быть детьми. У нас нет специальных школ для детей завов и замзавов. Все советские дети учатся в одних и тех же учебных заведениях и подчиняются одним и тем же правилам.
Беда секретаря Ульяновского обкома комсомола состояла в том, что, правильно рассуждая, он действовал совершенно неправильно. Вместо того, чтобы выступить резко и прямо против создания привилегированного пионерского лагеря, секретарь остался в стороне и сказал:
— Обком комсомола за Белое озеро не отвечает. Мы вычеркнули этот лагерь из своих списков.
— То есть как вычеркнули? А дети, которых калечит Агриппина Герасимовна, разве комсомол не отвечает за них?
1951 г.
«Даргой папа»
У всех мальчиков были папы. У Леши, Миши, Владика. И только Петин папа жил почему-то не дома, а в старом бабушкином альбоме. Петя часто бегал к бабушке посмотреть на своего отца. Раскроет, бывало, альбом и ждет, когда пожелтевшая фотографическая карточка оживет, улыбнется и заговорит со своим сыном. Но карточка молчала. Чтобы успокоить Петю, мама как-то сказала ему:
— Твой папа в командировке. Он скоро приедет.
После этого разговора прошел год, затем второй, а папа все не приезжал. Да Петин папа, собственно, и не собирался возвращаться назад, так как уехал он не в командировку, как говорила мама: папа просто-напросто сбежал от семьи.
Петина бабушка была решительнее мамы, и она сказала внуку прямо, без обиняков:
— Ты, маленький, забудь про своего отца. У него, у разбойника, нет ни совести, ни чести.
Но забыть отца было не так-то легко. И хотя бабушка называла своего родного сына разбойником, этот разбойник чуть ли не каждую ночь снился Пете. Когда Петя подрос и научился писать, он сел и сочинил первое в своей жизни письмо, которое начиналось словами:
«Даргой папа…»
Почти в каждом слове письма было по две грамматических ошибки, а за каждой ошибкой стояла неподдельная тоска восьмилетнего мальчонки по своему родителю. Но чтобы отправить письмо этому родителю, надо было написать на конверте адрес. А адреса не знали ни мама, ни бабушка. Тогда Петя пошел на почту и попросил доставить его письмо по ненаписанному адресу. Просьба была нелегкой, и почте пришлось призвать себе на помощь милицию. Целый год по Советскому Союзу велись тщательные розыски Александра Трофимовича Станчука. Наконец он был найден. Работники милиции думали, что письмо от сына взволнует отца, разбередит уснувшие в нем родительские чувства. Но ничего похожего не случилось. Александр Трофимович повертел письмо в руках, проверил, на какой бумаге оно написано: на толстой или тонкой, — затем свернул из письма цигарку и, как ни в чем не бывало, потянулся к огоньку.
— Разрешите прикурить?
Даже видавшие виды работники милиции возмутились таким бессердечным поведением отца. Эти работники попробовали пристыдить Александра Трофимовича. Не помогло. Тогда ему, как злостному неплательщику алиментов, был предъявлен иск. За три года Станчук задолжал сыну свыше двух тысяч рублей.
— Две тысячи?
И тут с Александром Трофимовичем произошла неожиданная метаморфоза. Два битых часа работники милиции говорили с беглым отцом о семье, сыне, и этот разговор никак не трогал его. Отец слушал и только поплевывал. Но достаточно было Александру Трофимовичу напомнить о деньгах, как из его глаз брызнули слезы.
— А вы не могли бы простить мне этот долг?
— Как простить?
— Да так. Хотите, я возвращусь обратно в семью?
— А вас разве примут?
— Примут. Жена не захочет — сын уговорит. Вы же помните, как нежно мальчишка называл меня: «Даргой папа…»
И сын, конечно, уговорил маму. Мама была женщиной слабовольной. Она простила мужу все прегрешения и разрешила ему вернуться домой. И он вернулся, но ненадолго. Как только в милиции закрыли дело «О злостной неуплате алиментов», так Александр Трофимович немедленно собрал чемоданчик и отбыл в новую «командировку». На этот раз работникам милиции потребовалось уже не год, а три, чтобы отыскать следы Станчука и предъявить ему новый иск.
Из глаз Александра Трофимовича снова брызнули слезы, и он снова стал просить прощения, и жена снова разрешила ему возвратиться домой. А через полгода Станчук, усыпив бдительность милиции, опять пустился в бега. И так повторялось несколько раз. И после каждого возвращения отца семья Станчуков увеличивалась. Сначала у Пети появился брат Володя, потом брат Виктор и, наконец, сестра Нина. Но никто из детей Александра Трофимовича так по-настоящему и не знал отца: как он выглядит, как говорит, какая у него походка. Старшие хотя бы смутно помнили отца по бабушкиному альбому, а младшие были лишены и
