— Боюсь, вам придется сказать, за что именно, ваша светлость, — пробормотала Люсинда. — Ведь есть много всего, из-за чего вы должны испытывать угрызения совести.
Уилл ожидал, что она не примет его извинений. Но не ожидал той боли, какую ему доставил ее ледяной тон.
— Поймите же… — продолжала она, понизив голос, поскольку они уже подошли к столовой. — Вы лишили меня… почти всего. Но вам не удастся лишить меня моей репутации. Да, я уверена: стыдно будет вам, а не мне.
— Конечно, мне. — Каким-то образом ему удалось сохранить непринужденный тон и даже улыбнуться остальным гостям, уже заполнявшим столовую.
Люсинда тоже улыбалась окружающим. Потом снова обратилась к Уиллу:
— Так что слово за вами, ваша светлость.
— Я из него жаркое сделаю!
Люсинда, Шарлотта и Бесси подняли глаза от своих книг и уставились на Викторию. На их лицах было искреннее удивление.
— Что ты сказала? — спросила Шарлотта.
Виктория захлопнула свою книгу и побарабанила пальцами по столу.
— Клермон! Думаю, для жаркого он подойдет. Хотя, может быть, подойдет и для пастушьей запеканки.
Все четверо, по обыкновению, собрались в библиотеке, и расселись вокруг прямоугольного стола, который привезли из поместья. Стол сделали по их указаниям, и он был достаточно широкий и длинный, так что за ним могли поместиться все четверо. Кроме того, на нем можно было разложить сколько угодно книг, письменных принадлежностей и бумаги, а также поставить чашки с чаем и фарфоровые блюда.
Библиотека являлась их любимым местом, и сегодня тут все было бы как всегда, если бы прямо у входа не стоял коринфянин с каменным лицом.
Люсинда не смогла удержаться и взглянула сначала на него, потом на тетушку.
— Тетя Виктория, потише, пожалуйста.
— О Господи… — Виктория посмотрела на агента. — Я уверена, что о герцоге и не такое говорят. Я-то еще сдерживаюсь…
— Позволь поблагодарить тебя за сдержанность, — с иронией сказала Бесси. — Кроме всего прочего, ты ведь могла предложить, чтобы мы сделали из него отбивную или сунули ему в рот яблоко и запекли его целиком.
— Отличная мысль! — откликнулась Виктория, и ее лицо просветлело.
— Правда? — поинтересовалась Бесси. — А мне думается, что это уже чересчур.
— Нет-нет, дамы! — Шарлотта отпила чаю и отставила от себя чашку из веджвудского фарфора. — Согласитесь, что разделывать герцога и готовить из него блюда — это едва ли полезно для здоровья.
Сестры немного подумали, потом кивнули.
— Вот и хорошо. — Люсинда с облегчением вздохнула и снова склонилась над трудом Джеральда Гобсона «Сроки и темпы созревания скелетов у лошадей». Обычно Люсинда с большим интересом читала книги на такие темы, но сегодня ей это с трудом удавалось.
Конечно, все дело в том, что ей сейчас было не до книг — она изо всех сил пыталась сдержаться и не заплакать при тетушках.
Да, она знала, что придется трудно. Знала с того момента, как Уилл сказал ей правду. Но ей даже в голову не приходило, что будет настолько трудно.
Однако Люсинда твердо решила, что ни за что не расплачется на людях. А вот в своей комнате — другое дело, там она уже не раз давала волю слезам.
Но сейчас, под взглядом тетушек… Сейчас ей начинало казаться, что она вот-вот заплачет, поэтому постоянно приходилось отводить глаза.
О, все это было ужасно! А прошлая ночь была самой ужасной.
И почему она решила, будто сможет выдержать этот ужин в Лансдаун-Хаусе? Не успели они с тетушками войти в гостиную, как леди Суиндон налетела на них, словно голодный стервятник. Это было вопиющее нарушение всех правил приличий!
И тут вдруг появился Уилл…
Конечно, Люсинда не была настолько глупа, чтобы думать, будто ей удастся избегать его весь вечер. Но когда он пришел ей на помощь, все стало еще хуже.
Она вовсе не считала его своим героем. Черт возьми, ему никто и не позволял быть ее героем, после того как он с ней так поступил!
Но все это ужасно мучительно. Узнать, что твоя жизнь в опасности, — уже само по себе ужасно. Но если ты еще узнаешь о предательстве Уилла… Ни одна женщина не могла бы это вынести. И ее сердце сейчас разрывалось от боли.
Но ей приходится делать вид, что ничего особенного не произошло. И выбора у нее нет — коринфяне ясно дали понять, что ее сотрудничество жизненно необходимо для успешного завершения их миссии. Было очевидно: пока не схватят этого француза, графа де Гаренна, ни она, ни ее тетушки не смогут быть уверенными в своей безопасности.
Люсинда согласилась, чтобы ухаживания Уилла продолжались так же, как и до попытки похищения. То есть для посторонних все будет выглядеть так, словно ничего не изменилось.
Но Люсинда не могла не сознавать, насколько изменилась вся ее жизнь. Целая армия коринфян, дабы охранять ее, следовала за ней повсюду, так что у нее не было ни минуты покоя.
Кроме того, ее постоянно терзало чувство вины.
Наверное, было бы проще обвинять во всем Уилла, а себя считать невинной жертвой.
Но Люсинда знала: она тоже виновата. Несмотря на все, чему ее учили тетушки, она допустила ошибку, послушавшись своего неопытного сердца. Она слишком быстро поверила — поспешила поверить — своим мечтам. Ей не нужно было слушать романтические россказни, не говоря уж о том, чтобы действовать в соответствии с ними. Хотя существовало слабое утешение: она не первая женщина, увлекшаяся Железным Уиллом…
— Люсинда…
Она подняла глаза и поморгала. Виктория же насмешливо смотрела на нее — наверное, уже не раз ее окликала.
— Ты нашла ответ? — спросила тетя.
Люсинда покачала головой:
— Пока ищу… — Она смотрела на одну и ту же страницу уже сорок минут.
Снова уткнувшись в книгу, Люсинда попыталась читать.
«Особое внимание следует уделять синдрому пателлы[7]…».
Она была совершенно уверена, что уже читала об этом.
Черт!.. Идиотка!.. Если какая-нибудь из ее лошадей падет из-за повреждения колена, она будет винить Уилла. Да, именно он виноват, что она не может сосредоточиться на тексте.
Уилл… Он просто ужасный человек.
Действительно ужасный.
И он никогда не говорил, что любит ее.
Ей нужно было понять это раньше. Неужели она была такой дурой? Неужели поверила, будто он не находит слов, чтобы выразить свои чувства к ней?
Да, она была дурой. Но — и это еще хуже — она призналась ему в любви, хотя он просто делал свою работу, не более того.
Было бы очень соблазнительно разозлиться, винить его за то, что он ее обманывал. И можно было бы возненавидеть его за это.
