— Тогда совсем непонятен их маневр отхода и снятие наблюдателей.
— А что им отход? Позиции они так и не подготовили, рассчитывая взять замок нахрапом, — пожал плечами Ферингтон. — Вдобавок они хотят обезопасить тылы. Прекрасно зная, что если есть одна крысиная нора, то найдутся и другие, но длина их такова, что выходы все равно окажутся внутри оцепления. А если придет штурмовая бригада и привезет с собой тяжелые двухпудовые баллисты, то справиться с ними будет гораздо тяжелее. Просто нас завалят мясом. Это в обычае эльфаров — сначала пусть людишки помахаются между собой, выбивая друг друга, а потом приходит знаменитая эльфийская пехота, и добивает всех. В любом случае ничем хорошим нам это не грозит.
— Тогда надо готовиться к штурму. Как у нас с ополчением?
— Нестроевщина, — поморщился Ферингтон. — Кто в лес, кто по дрова, приходится учить на «сено-солома».
— Но хоть что-то они могут?
— Что-то сложнее хрена они в руках не держали, милорд. Только что лить смолу из котлов со стены или трофейные стрелы подносить. Ну если приспичит, могут и железками помахать, но вот в их моральном духе для этого я сильно не уверен. Скорее всего, задерет лапки кверху и сдастся на милость победителя.
— Главное, чтобы в спину не ударили, — сказал отец. — Нет ничего хуже измены.
— Нет, этого они не сделают, — неуверенно заявил Ферингтон. — По крайней мере те, что добровольно пришли в замок.
— Я надеюсь, что вы им внушили, что они воюют не только за свободу, а за жизнь свою и своих близких?
— Я попробовал это сделать…
Судя по кислой роже Ферингтона, эта мотивация не прошла. Ну правильно, трудно объяснить сугубо мирному лаптю, почему он должен героически сражаться и в случае чего пасть с честью, как любят высокопарно рассуждать генералы, политруки и прочие дворцовые пропагандоны. Это за рамками его представлений не только о добре и зле, но и о мироустройстве. Ему нужно работать, чтобы у него была еда, пища и кров. Ну иногда еще и кружка браги. А потом нырнуть под бок к любимой или не очень жене и заниматься улучшением демографии. И мысли о патриотизме мало его мучают, потому что идея идеей, но она не кормит, а еще и грозит отнять в полном смысле непосильным крестьянским трудом нажитое. Вот думы о потере всего этого его могут мотивировать. И тут даже не мифическая угроза со стороны, а страх потерять хорошего лендлорда-арендодателя, при котором жилось весьма и весьма неплохо. Потому что от добра добра не ищут, и зачастую новый хозяин может оказаться таким, что все будут вздыхать и приговаривать «Эх, какие были времена!»… Так что вся дисциплина ополчения держится на крестьянской сметке и желания выгоды для себя и семьи. В этом плане отцу не за что опасаться. Из всех окружающих лендлордов он был, наверное, самым выгодным с крестьянской точки зрения и сменить его на того же Бригена или Финна желающих не было. Так что все пока держится на его авторитете и уверенности, что и этот кризис будет преодолен.
— Чувствую, у вас не очень это получилось, — вырвалось у меня.
— Хотите, милорд — сами попробуйте! — закономерно окрысился Ферингтон. — Может, у вас получится лучше!
— Ладно, господа, давайте без глупых ссор, — вмешался отец. — А ты, Арман, не лезь в наш разговор. Мы тут думаем, что и как делать…
Ну попробуйте, может и понравится. Думать, в смысле.
— Я пойду займусь ополчением и оборонительным вооружением, — бросил на меня злой взгляд Ферингтон.
— Идите, — разрешил отец.
— Милорд, можно переговорить с вами с глазу на глаз? — спросил Патитис.
— Можно. Арман, — папаша указал мне кивком направление на дверь. — Пока закончили, ты мне сейчас не понадобишься.
Намек понял. Очень такой прозрачный. Мы с Другом вышли за дверь и побрели к себе в комнату. Надо будет — позовут.
Позвали нас ближе к вечеру, когда я дремал в пять часов пополудни. Вместе с Другом на пару, естественно — он прямо в меня пошел, тоже не дурак поспать.
Отец впустил нас в кабинет, после чего крепко-накрепко запер двери и активировал поставленное Патитисом плетение.
— В общем так, дети мои, — он обвел нас взглядом своих красных от недосыпа глаз. — К вам есть разговор, и, боюсь, вам он очень не понравится.
Я хмыкнул. Многообещающее начало.
— Вам придется покинуть замок.
Что? У меня аж глаза полезли на лоб от удивления. С какого перепугу? Примерно так я и спросил отца. Мысли вслух, так сказать.
— В ближайшее время ожидается серьезная заваруха и замок может пасть.
— И поэтому мы должны бежать? — вскинулся я. — Вот так просто? Оставить тонущий корабль? Ну уж нет!
— Молчи, дурак! — вспылил отец. — Вы не понимаете многого. И главного — род Осгенвей пресечься не должен. Пусть падет клан, но должны быть те, кто сможет его возродить. На Осия и Ария надежды нет — учитывая их статус, они должны были первыми попасть в темницу или на плаху за измену. Остаетесь только вы, как младшие наследники клана Осгенвей.
— Ты понимаешь, как это сыграет против тебя в глазах других? — попытался взять я его за душу.
— Понимаю. Я ответственен за многое. И за свой клан, и за его членов, за землю, за все. Но еще и за продолжение рода. Вы — его наследники. А за остальное отвечу я, потому что я остаюсь и приму последний бой. И да, Триди тоже остается. Нет, говорю сразу, никакого венчания и прочих вещей, могущих поставить под угрозу ваше наследование не будет. Но она решила так.
— Зачем зазря бабу губить? Ты бы отослал ее с нами?
— Это ее решение. Либо мы выживем, либо умрем вместе. Она решила окончательно.
— Ну и зря, — буркнул я.
Вот ему эта Триди припала! Хотя насчет такого ее решения я был удивлен — зачем баронессе умирать, еще ничего не достигнув? Любовь? Да фиг его знает, кто их к черту разберет. Странно, да и черт с ним. Но вот насчет себя я не согласен.
— Я как-то уже взрослый и решаю сам за себя. Я остаюсь, — заявил я.
— Нет, не остаешься, и этого достаточно. Твоя задача всеми способами сохранить жизнь твоей сестры и доставить ее на Гравию.
— На Гравию? — удивился я.
— А ты можешь предложить более безопасное место? По крайней мере, там вас не найдут шпионы Вулия или кто бы ни было еще. А ее жизнь я могу поручить только тебе. Считай это моим отцовским словом. Или герцогским, или просто приказом.
— Я могу и сама позаботиться о себе… — попыталась пискнуть Ильга.
— Цыц, — прикрикнул на нее отец. — Тебе вообще слова не давали.
— По-твоему, я вещь какая-нибудь, что ли? — возмущенно сказала Иль.
— По-моему, ты самое ценное и любимое, что у меня есть, — возразил ей отец.
Вот ведь старый хрен! Знает, на что давить. Да и у сестренки слезы на глазах появились…
