входом в Яму. Он отчетливо мог вспомнить каждый миг тех нескольких секунд, после того как камеры показали выражение лица Геяра, смотрящего на закрывающиеся двери.
Братья ждали его до самого последнего момента, хотя они трое поняли всё ещё в тот момент, когда Лок отправился открывать двери. К тому моменту у него уже было несколько серьёзных ран, кровопотеря ослабила бы его спустя несколько часов побега, он бы стал обузой. Поэтому он ни миг не колебался, закрывая себя путь наружу, когда заметил отряд охотников, спешащих туда же. Он уничтожил все экраны, разнес каждый пульт, превратил всю электронику в груду металлолома и оборванных проводов, а потом отправился за душами тех, кто попытается открыть двери. Теперь, когда на горизонте замаячил реальный шансу уничтожить Яму навсегда, он сражался с упорством, о котором никогда не мог и помыслить. Он бушевал долго, достаточно долго, чтобы к нему поднялась часть охранников, подавивших бунт на уровнях ниже.
Сейчас их кровь высохла, превратилась в противную корку, покрывающую его измученное тело. Ему было жарко, температура организма сильно поднялась — так всегда происходит, когда их накачивают препаратами. Во время бунта немалая часть персонала гибнет. На всех раненых и умирающих врачей не хватает. В медблоке оставляют только тех, кто находиться в самом худшем состоянии, но ещё может быть спасен. Их вводят в искусственную кому и восстанавливают. Всех остальных накачивают препаратами, которые позволяет регенерировать практически любые повреждения, не угрожающие жизни, вместе с питательным раствором.
Лок лежал на спине, брошенный в свою камеру, словно труп, хотя на самом деле так и было. Не поднимаясь с пола, он повернулся головой ближе к двери, чтобы лучше слышать, что происходит снаружи. В тюремном блоке было тихо: никаких звуков шагов или обрывков разговоров между братьями. До него доносились лишь плач и рыдания младших с самых верхних уровней, где находились те, для кого этот бунт был первым. Так будет ещё двое суток. Тюремный блок будет во тьме, никакой еды, никакой воды, в наказание за поднятый мятеж.
Настоящие наказания начнутся позже, когда Яма восстановит персонал и станет ясно, кто из выживших подопытных не сможет восстановиться и останется калекой, а остальные окрепнут достаточно, чтобы пережить показательные пытки.
Но всё это для него уже ничего не значит. Ему не выжить. В этот раз он в числе самых главных зачинщиков. Ему не позволят оставаться живым долго. Судья, наверное, уже планирует как расправиться с ним, хотя нет, сейчас он занят поисками Дреска и Геяра. Он опустил голову и позволил телу расслабиться, чувствуя, как оно болит, напоминая о том, что он пока жив.
Лок потерял счёт времени. Он проснулся от звука чьих-то шагов по металлической лестнице, на несколько уровней выше. Разбитое лицо заболело, когда зубы сжались от злости: походку этого человека Лок мог отличить от любой другой даже по звуку.
К ним шёл Судья. Лок слышал, как звук металла под подошвами его ботинок сменился на бетон. Он шёл к ним, остановился у камеры Ортоса, с помощью специального рычага открыл небольшое окошко в нижней части стальной двери. Этот механизм создали специально для того, чтобы заключенный не мог схватить тюремщика, открывающего часть двери. Через несколько секунд такое же открылось и в камере Лока, пропуская вниз тусклый свет ручной лампы, которую с собой притащил Судья.
Лок услышал, как тот ставит на пол старенький табурет. Тот отчётливо заскрипел под весом идущего на шестой десяток демона в человеческом обличье. Раненому и избитому заключенному не хотелось выглядывать наружу, да ему и не нужно было: он и так мог почувствовать, что делает Судья. Звук ножа, извлекаемого из ножен, полотенца вытирающего фрукт, в который через секунду аккуратно вонзилось лезвие — Судья всегда чистил яблоки от кожуры прежде чем начать есть.
— Ноль-пять-один-ноль-семь. Доволен собой? Вы, конечно, не слабую шумиху вчера устроили. Стольких моих работников перебили. Если вы так и продолжите раз в два года убивать половину Ямы, то мне понадобиться построить ещё один лагерь для обучения и вербовки сотрудников.
Лок не услышал в голосе Судьи ни намека на злость или беспокойство, только радость и самодовольство. Ублюдок веселился. Каждый бунт для него — это праздник. Ведь ещё ни один бунт не добился успеха — разрушения Ямы. Каждый подавленный бунт — это доказательство его гения, устойчивости системы правил и законов, которую он создал в этом месте. Каждый раз, когда его подопытные вырываются из клеток тысячи камер, которыми напичкана вся Яма, записывают все происходящее, давая ему всю информацию о том, на что способны выращиваемые им продукты. Ни одна схватка не заставит заключенных сделать то, что они способны совершить ради свободы, хотя бы для некоторых из их числа.
До Лока донесся звук упавшей кожуры, единого, длинного куска. Металл ножа погрузился в мякоть, двумя срезами отделив кусочек, которым Судья показательно захрустел во рту, зная, что ни один, ни второй никогда не пробовали яблок.
— Знаете сколько ваших братьев уже погибло? Двести девять. Ещё тридцать вероятно скончается в течении следующих двух суток. А ведь есть ещё те, кого я не смогу полностью восстановить. Порядка шестидесяти. Все они пошли за тобой, ноль-пять-один-ноль-семь. Так ничего и не добившись. Вы снова в камерах, раненые, избитые, видевшие смерть множества своих братьев. Какого тебе, ноль-пять-один-ноль-семь?
Ортос ничего ему не ответил, хотя точно был в сознании: Лок слышал, как изменилось дыхание брата из-за слов Судьи, стало глубже, медленнее. Сам Судья отрезал себе очередной кусочек, захрустел им, повернув голову в сторону соседней камеры.
— Конечно, не будет забывать про тебя, ноль-шесть-ноль-один-четыре. Только ты мог открыть сразу все камеры. Твой сосед лишь рупор, собирающий вокруг себя остальных, ведущий их вперёд. Мозг этого восстания — ты. Да и не только этого, предыдущего — тоже. Я бы избавился от тебя ещё тогда, но ты слишком уникален. — Судья расставил ноги пошире, наклонился вперёд, уперся локтями в бедра, — Я думал, что превзошёл её, природу, что мои продукты наконец стали лучше оригиналов достаточно, чтобы даже удача не помогла нулям. Но потом появился ты. Ты был проблемным с самого начала. Пять бунтов и тридцать девять личных попыток побега. Тот случай с отказниками. Убийство Псов. Три попытки убить меня. Я до сих пор не могу понять, как тебе удалось убить тот отряд в пустыне. Ты пережил двадцать один выездное поединок. Убил на боях двести девяносто шесть человек из которых сто три — твои братья. Никакой удачи на такое не хватит. Ты — послание этого мира о том, что я пока не превзошёл его. Пока не
