Завороженный голографическими дамами, танцующими вальс, я очнулся на середине первого боя, когда тощий боксер отправил неповоротливого здоровяка в нокаут. Бой длился полторы минуты. Второй поединок — женщина против кряжистого борца-азиата — почти три минуты, в конце концов борец придушил женщину.
Ведущий объявил меня, и мое имя высветилось на экране. Сердце заколотилось.
Лев Витаутович похлопал по плечу:
— Удачи, Саня.
Я вышел из комнаты на синюю дорожку, вскинул руки, приветствуя зрителей. Направленные на меня прожекторы слепили, и я не видел ничего, кроме дорожки под ногами. Публика, еще не утомленная боями, ревела и рукоплескала.
Я встал в синий угол, напротив меня свесил руки Васютин, страстно желающий, чтобы это поскорее закончилось, и он наконец набухался. Пока я ломал голову, что значит «это», пробилось еще одно желание: чтобы я его не покалечил, пока он будет исполнять задуманное.
— Третий бой, товарищи! — грянул ведущий. На табло вспыхнули наши карточки с данными по росту, весу и возрасту. — В синем углу — Александр Нерушимый, сокрушивший самого Хадиса Ибрагимова! Он представляет лиловское «Динамо». В красном — Игорь Васютин, представляющий сеть шашлычных «Арцах»!
Рефери, подтянутый черноволосый мужчина со щеточкой усов, встал между нами.
Последовало стандартное приветствие. Я напрягся, но Васютин повел себя дружелюбно, даже улыбнулся мне беззлобно.
Рефери посмотрел на меня:
— Боец, готов?
Я ответил утвердительно. Когда и Васютин прорычал: «Да» — рефери объявил:
— Бой!
Васютин вразвалочку, опустив руки, пошел на меня. Отказываться от такого подарка я не стал — провел пробную двоечку в нос и челюсть, зарядил апперкот, отскочил в ожидании ответки.
Васютин покрутил головой, вправил челюсть, набычился и снова пошел на меня, зажимая в угол клетки. Я нырнул ему под руку и…
— Попался! — взревел пятидесятилетний морпех и вошел в клинч.
Я тут же собрался, протиснул руки так, чтобы разорвать замок, но шею обожгла адская боль, в глазах потемнело. Васютин меня отпустил, торжествующе заревел, и сквозь меркнущее сознание я увидел, как из его разинутого рта выпадает кусок моей плоти, а из моей шеи хлещет кровь.
Визги и панические вопли на трибунах затихли. Под крики рефери о том, что он останавливает поединок, я отключился.
Глава 19
Товарищи, смотрите, любителя бьют!
Сознание включилось раньше тела. Я вспомнил бой, попытался вскочить, махнул рукой, чтобы достать Васютина, но не получилось — меня будто что-то держало, прижимало к полу. Понемногу восстановилось зрение. Сперва я увидел темное пятно на белом фоне, смутное, как если смотреть сквозь воду. Постепенно резкость восстановилась, и я увидел склонившегося надо мной Витаутовича. Тренер мягко прижимал меня к кровати.
— Тихо, Саня, тихо. Не волнуйся, все хорошо. Не делай резких движений.
Я вспомнил, как Васютин пытался перегрызть мне горло, ощутил пульсирующую боль на шее слева, вспомнил, сколько было кровищи, и выругался. Движение челюстью спровоцировало резкую боль. Мышцы пострадали, ага. До сосудов, по идее, Васютин не должен был добраться. Вот же урод!
— Мы в больничке, что ли? — спросил я.
Выпростав руку из-под простыни, я наконец огляделся. Палата была на двоих, приличная, с телевизором и шкафом-пеналом, вторая койка пустовала.
— Угу, — буркнул Витаутович. — Раны закрыли в «Скорой», швы накладывать не стали, медицинским клеем заклеили, сказали, лучше пусть само зарастает.
Рука потянулась к ране, коснулась повязки. Шею она не охватывала, крепилась к коже липкими краями.
— Как давно я здесь?
— Да, вот, только привезли, минуты не прошло.
— Меня прямо на ринге вырубило. — Я скрипнул зубами, чувствуя жар, зарождающийся где-то под грудиной. — Повреждения так серьезны?
— Не столько серьезны, сколько вызывают сложности. Повреждена кожа, куска так и вовсе нет, как и куска подкожной мышцы, зубами ж гад вырвал! — Тренер выматерился. — Грудинно-ключично… в общем, вот эта, — он постучал по мышце, выступающей сбоку на шее, — травмирована. Ты не сможешь поворачивать голову. Любое движение левой рукой будет тревожить рану. Малейшее попадание в челюсть вырубит тебя и откроет кровотечение. Они своего добились.
— Какой вердикт вынесли судьи? — поинтересовался я, закрыв глаза и сосредоточившись на ощущениях. Жар представлялся огненным шаром, пускающим лучи-ложноножки в вены и артерии. Негативные мысли сгорали там, как в топке, давали сил. — Меня сняли с соревнований?
— Васютина дисквалифицировали и увезли на медэкспертизу, оттуда он, верятно, залетит в дурку, так что формально ты прошел в следующий круг…
— Стоп, как в дурку? — не открывая глаз, спросил я. — Да его судить надо за покушение на убийство!
— Белая горячка, — пожал плечами тренер. — Врач, который там был, сказал, что все симптомы. Васютин принял тебя за фашиста, решил защитить Родину, ну, по его словам.
— Серьезно? Какое удачное совпадение для…
— …суки Гришина, да. — Лев Витаутович покачал головой. — Мы и все, у кого есть глаза, понимают, что это не совпадение.
— Ладно, хрен с ним, с морпехом. Хорошо хоть до сонной артерии не добрался, а то бы я кони двинул. Как скоро следующий круг?
— Часа через два-три. Саня, даже не думай геройствовать! Все слабые бойцы вылетели, остались серьезные парни, с ними не получится на раз-два. — Голос его смягчился. — Ты добился отличного результата — вошел в полсотни лучших бойцов! Из тысячи, Саня! Да любой новичок бы радовался! Ты вообще дольше всех в «Динамо» продержался, причем не лиловского, а со всей области!
Слушая тренера, подумал, что как-то совсем местная милиция не котируется, раз даже сильных спортсменов нет, хотя где им еще быть, как не в органах правопорядка? Где те же бойцы ОМОНа? СОБРа, если его тут успели создать?
— Да я понимаю, Лев Витаутович, — вздохнул я, держась за шею, боль там пульсировала и отдавала до затылка и пяток. — Просто обидно. Так хорошо шли, думал, как минимум до полуфиналов дойду.
Отвечал спокойно, а сам думал: «Я не любой, это уже понятно, и я не удовлетворен результатом, потому что это нечестная игра». И когда представил суку Гришина — жар залил грудь. Представил уродливо-надменную рожу Барика — заполыхало в животе. Вспомнил выпученные глаза Васютина, каждую венку на его носу вспомнил — жидкий огонь достиг локтей и бедер. Сердце затарабанило, дыхание сбилось.
И вишенкой на торте — слова рефери: «Все, Неруш, порезвился и хватит».
Не хватит!
Все они представились картонными фигурками, которые смело в огонь взрывной волной. Ярче! Еще ярче! Ненависть бурлила и клокотала, струилась по телу, и я вдруг словно оказался внутри собственного тела, если быть точнее — в сосуде, вене или артерии, и наблюдал за происходящим через микроскоп. С током крови меня доставило к стенке аорты, сдавленной отеком поврежденной мышцы.
