— Так вы и в партии состояли? — я едва не присвистнула от удивления.
— Ошибка молодости, — улыбаясь, кивнула Сильвия, а потом, согнув в локте руку, устремила вверх указательный палец. — Так… где-то у меня была миндальная мука. Посмотри-ка в том ящике. — Я отправилась к шкафу, на который она показала, а бабуля продолжила делиться своими мемуарами: — Так я осталась в Риме с Майклом. Это были самые незабываемые два месяца, а потом выяснилось, что его контракт с газетой заканчивается, и он… женат. Вскоре Майкл уехал в Штаты, а я узнала, что беременна.
— Ого! — воскликнула я.
— Вот тебе и ого. Обманул меня этот figlio di putana (сукин сын). Видимо, не рассчитывал, что я останусь, а я взяла и осталась. Но… сама виновата… Как раньше говорили, курица не захочет… — Бабуля перестала взбивать и, оставив венчик в миске, опустила руку. — Ох, как я стала мучаться суставами, особенно осенью!
— Давайте я, — предложила ей. Сильвия пододвинула ко мне миску, а я спросила: — И как же вы одна… в чужой стране?
— О! Лучше не вспоминать! — русскую речь она сопроводила жестом с итальянской экспрессией. — Не знаю, что бы я делала, не встреться мне Альфредо. Он работал акушером-гинекологом в больнице для неимущих, а потом… стал моим мужем.
— Он женился на вас… — начала я, но осеклась, ощутив неловкость. Всё-таки эта пожилая женщина была в несколько раз старше меня, а у любого любопытства имелись разумные пределы.
— Да, я была без денег, документов, беременна от другого, но его это не остановило. — Сильвия озвучила то, что я так и не решилась произнести. — Альфредо был старше на двенадцать лет и очень меня любил! А я нашла в нем друга и опору в трудный период. С Альфредо я выучила язык. С тех пор я стала Сильвией — фальшивой итальянкой без прошлого. Мы прожили вместе почти три года, потом он умер. Сердечный приступ, — она похлопала себя по груди.
— Мне… очень жаль, — пробормотала я.
— Да. Альфредо был хорошим человеком. Спокойный, рассудительный. Чего не скажешь о Марио. Он стал моим вторым мужем. Два года я жила на Сицилии, родила ему сына, но потом ушла от него. Взрывной характер делал его настоящим дьяволом. Я очень любила Марио, но своих мальчиков любила больше… Альфредо — мой старший, сын Майкла. Я назвала его в честь первого мужа. Это у него я гостила все эти дни. А Паоло — младший — отец Веронички, — пояснила Сильвия. — Так вот, я вернулась в Рим, а Марио вскоре женился на молодой и не такой строптивой. Еще через два года я встретила Самуэле. И с тех пор осела здесь, в Болонье. У нас родились две дочери, мы почти двадцать лет прожили с ним душа в душу… Ох, милая, наверное, я совсем тебя заболтала? Разве тебя не ждет твой Ромео? — с улыбкой спросила бабуля, оттягивая воротник своей блузки и намекая на мой наряд.
— Ничего страшного, подождет, — я небрежно махнула рукой.
— Я тоже так думаю. Вы красивая пара, я сразу подметила. А те… японцы. Жаль, я их не застала. Они всю неделю так ругались… Обидно, что не знаю японского, — пожаловалась эта любопытная женщина.
И я поспешила ее успокоить.
— О, не переживайте, Сильвия… Андреевна. Он сделал ей предложение.
— Правда? Вот молодец! — похвалила она Хигаши, чем вызвала мою улыбку. — А я сто лет не была на свадьбе!
— Ну… это поправимо, — тут же ляпнула я.
— О чем это ты? — скрипучим голосом спросила бабуля.
Кажется, Вероника не спешила ставить ее в известность о своих планах на будущее. Блин! Ну а меня-то кто за язык тянул?!
— Ваша внучка… — я неуверенно замямлила, — Вероника… вроде бы, она выходит замуж.
— Только не говори, что за того американца! — ахнула Сильвия, пока я идиотски хлопала ресницами, пытаясь откусить собственный язык. — Вот… засранка! Я ж ей говорила, чтоб не связывалась с американцами! Ну ладно, чего уж там, — усмехнулась она, качая головой. — Видела, я того хлопца… Хорош падлюка!
— Только не сдавайте меня, пожалуйста! — взмолилась я сквозь смех.
— Так и быть. Сыграю искреннее удивление, — подмигнула бабуля. — Мне не впервой прикидываться.
Потом мы болтали о разном, она расспрашивала о России, а я — о ее жизни в Италии. Таким образом, мы разделались с вареными апельсинами, подготовили полужидкое тесто для кексов, разложили его по формам и отправили в духовку, а потом Сильвия отпустила меня наверх, обязав вернуться через час, чтобы попробовать нашу с ней стряпню.
— Не понял? А где моя еда? И почему так долго?
Бредин вопросительно смотрел на меня, оторвавшись от планшета, когда я вошла в комнату с пустыми руками.
— Я пеку тебе кексы, — ответила, усаживаясь на кровать рядом с ним. — Наша хозяйка приехала, и мы разговорились. Сильвия рассказала о своей жизни… Это что-то с чем-то! Не бабуля, а ходячий каталог статей для женского журнала!
— Серьезно? — парень отложил планшет и обвил рукой мою талию. — Ну-ка, скажи ещё раз, — попросил он.
— Что сказать? — я в недоумении смотрела на него.
— Ну то, что ты сейчас сказала… про кексы.
— Я пеку тебе… кексы? — неуверенно пробормотала, не понимая, к чему он клонит.
— Офигеть! Я умер и попал в рай. Сама Юля Котова печет мне кексы! — с довольной улыбкой подразнил меня.
— Клоун.
Смеясь, он заключил меня в объятия и притянул к себе.
— Люблю тебя.
— Ага.
Бредин покачал головой, изображая недоумение, вызванное моим упрямством, и начал с аппетитом целовать, пока его пальцы ловко расстегивали пуговицы рубашки.
— Стоп, — я поймала его руку, смекнув, к чему все идёт, — ты же хотел прогнать наше выступление! Надо же уложиться в эти три минуты.
— Потом прогоним, сначала я уложу тебя.
Он покончил с пуговицами рубашки и, распахнув ее, зацепил пальцами резинку моих трусиков.
— Если бы я знала, что ты такой ненасытный, то оставила бы девственником, — говоря это, я закинула руки за голову в ожидании его дальнейших действий.
— Да, конечно, расскажи это кому-нибудь другому. Ti voglio, Котова, — заявил он, стягивая с меня трусики.
За следующий час мы успели оба уложиться и даже отрепетировать речь, написанную Брединым. Я испытывала довольно противоречивое чувство, рассуждая о проблемах современной молодежи, в то время как из одежды на мне даже белья не было. Потом всё-таки пришлось его надеть, чтобы спуститься вниз за свежеиспечёнными кексами и чаем.
Бредина увезли на скорой через полчаса после нашего чаепития. Ему стало нехорошо почти сразу. Сначала парень пожаловался на зуд в ладонях, потом стали отекать его лицо и шея, к тому моменту я трижды перерыла всю его чертову сумку в поисках антигистаминного, которое Бредин просил найти. Тогда он ещё мог говорить… и дышать…
Сидя в пустой комнате на смятой простыне, где мы совсем недавно занимались любовью, я лила слезы по парню, которого терпеть не могла большую часть своей жизни, а потом полюбила и теперь, кажется, по глупости убила парой апельсиновых кексов из гребаной миндальной муки…
