Несколько раз зажмурился и вновь глянул на бумажку. Постарался проделать этот трюк как можно быстрее: а вдруг осенит, вдруг смысл слов успеет опередить неграмотность и откроется сам по себе?
Мальчик, конечно, очень быстро осознал безнадежность этой затеи. Послюнил палец, затер собственное изображение до неузнаваемости и подбежал к парню с ведром с побелкой. Другая, с кистью, продета сквозь стремянку. Малярный подмастерье.
Парень решил, что сопляк хочет над ним подшутить. Быстро оглянулся — нет ли рядом приятелей, те-то всегда рады случаю поднять человека на смех. Но вроде бы нет, мальчишка аж дрожит от возбуждения.
Губы подмастерья некоторое время беззвучно шевелились, а физиономия наливалась краской.
— Пошел бы ты подальше, чертов сын, а то по шее накостыляю! — рявкнул он.
И резко развернулся. Элиас еле успел отскочить от разворачивающейся лесенки и отбежал на безопасное расстояние.
— Лучше бы морду побелил, а то люди путаются: то ли дурак, то ли и вправду свекла. Такой здоровый, а читать не научился.
Побежал к Железной площади. Там, на углу, на стене, где горожане лепят свои жалобы и похабные стишки, висит точно такая же бумажка: два портрета углем и цифры. У водоразборной колонки еще одна. Сорвал обе и сунул в карман. На пилястре Немецкого колодца — еще.
На Большой Восточной заметил пожилого господина, которому, как ему показалось, могла бы польстить уверенность уличного мальчишки: уж кто-кто, а этот господин точно умеет читать.
И верно: тот остановился, подумал, точно взвешивая значительность просьбы, достал очки и долго пристраивал на носу.
— Ты покупателя, что ли, ищешь? Здесь ничего нет, только название улицы и номер подъезда.
7
То, что Элиас должен сделать, вынуждает его идти на риск, а он предпочитает не рисковать. Жизнь в городе постепенно научила его воровскому ремеслу. Правила просты: будь незаметен, быстр, следи, когда внимание чем-то отвлечено. Не жадничай, не выгляди виноватым. Но нынешние трудности посерьезнее. Трудности такого рода, что одному не обойтись. То, что ему нужно, находится именно там, куда ему не следовало бы появляться ни при каких обстоятельствах. Как только кто-то обращает внимание на его лохмотья и немытую физиономию, разговор тут же стихает, а взгляды, которыми его награждают, истолковать нетрудно: ну и чего тебе здесь надо? Из аптеки «Ворон», не успел он переступить порог, пинками прогнали ученики провизора. Пришлось занять пост на улице. Пытался в окно разглядеть, что покупают, но толку мало — все заслоняют широкие спины покупателей. А служанки, посланные в аптеку, ходят парами, а то и по три. Подойдут к прилавку — вообще ничего не разглядишь. Довериться случаю — больше ничего не придумать. Если идет одна — наступить, будто нечаянно, на пятку, толкнуть в зад, чтобы споткнулась. Пока какой-нибудь галантный кавалер спешит на помощь, пока охи да ахи, подхватить мешочек с покупками. За угол, в проходной двор, потом в другой, в третий — и поминай как звали. И не только «Ворон». Обошел все аптеки — по многу раз побывал и в «Короне», и в «Ангеле», и в «Лебеде». На баночках и коробочках надписи. Прочитать он их не может, открывает и пробует понять. Пилюли и порошки — в канаву.
Но самое трудное — платье. На этот раз платье должно быть настоящим, не таким, как в тот раз. Вспомнишь театральное представление — и вырывается невольный стон стыда. Но мальчик легко утешается: вляпался вчера, не будешь дураком завтра. Он уже сообразил: одежда, что развешивают на специальных перекладинах с вешалками, никуда не годится: серая, скучная, разве что наготу прикрыть. Никакого шика. Ни одного стенда с приличной одеждой в городе не найти, тем более на разлохмаченных пеньковых веревках во дворах.
Постепенно до Элиаса дошло: искать наугад бессмысленно. Сначала надо примериться к подходящему манекену. Теперь он каждый вечер приходит на Большую площадь и смотрит на расходящуюся после танцев в Бирже уставшую публику. На лестницу падает свет из окон, из его укрытия у колодца все прекрасно видно. Дамы и девицы — и какие платья! Правда, долго полюбоваться не удается: услужливые кавалеры тут же подают им шали и накидки для защиты от предполагаемого морского бриза. Кое-кто уезжает в поданных колясках, других поджидают слуги с фонарями на длинных палках. Найти то, что нужно, — дело долгое, требует терпения. Что ж… любому дураку известно: бедность и сама по себе штука скверная, но нетерпеливая бедность — приговор.
Впервые он увидел ее утром, на прогулке с гувернанткой. Светло-голубое платье с кружевной оторочкой на шее и рукавах, косые утренние лучи оттеняют каждую складку, их движение напоминает робкий прибой, не хватает только молитвенного бормотания волн. Шаль на плечах, талия тонкая, узкие бедра, как и у его подопечной. Такие же светлые волосы — вполне могла бы сойти за младшую сестру. Он поспешил подойти поближе, но она исчезла в толпе. Сунулся в один переулок, в другой — нет. Потерял. Вернулся на площадь и отдышался, согнувшись чуть не пополам и колотя кулаками по коленям — от досады на собственный промах.
Во второй раз он увидел ее только через неделю.
На этот раз платье было розовое, но не настолько, чтобы выглядеть вызывающе. И, разумеется, зонтик — загар не в моде. Мальчик, стараясь выглядеть непринужденно, подошел поближе. Девушка что-то негромко напевает, а гувернантка довольно сварливым тоном ее поторапливает. Теперь он окончательно убежден: выбор верен. Могла бы быть сестрой.
Он, то приближаясь, то останавливаясь, проводил их до подъезда. Достал нож, отрезал ветку и притворился, что выстругивает свистульку. Не прошло и четверти часа, как услышал странные звуки: карабкаются все выше и выше, а потом той же дорогой вниз. Любопытство пересилило: заглянул в окно. Девушка, слегка раскрасневшись, сидит за чембало. Гувернантка читает книгу, а учитель музыки, совсем молодой человек, нашел подходящее место, чтобы заглядывать ученице за декольте, хотя старается серьезностью физиономии доказать, что предмет его интереса — исключительно правильная постановка пальцев.
Дождался конца урока и проводил, прячась, до угла дома. Не сразу, но догадался: ее семья занимает все четыре этажа. Он очень осторожен, но быстро сообразил: они его попросту не замечают. Их миры не пересекаются, он один из привычных городских призраков, которых со временем перестаешь замечать.
Прошло совсем немного времени, и он уже знает их привычки и расположение дома наизусть. Спальни в верхнем этаже, в нижнем — кухня, буфет и гостиная. Девушка почти никогда не бывает одна, всегда с гувернанткой.
Элиас часами наблюдает, в каком порядке гасят свет в комнатах по вечерам, прослеживает маршрут трепещущих язычков свечей, провожающих обитателей в их спальни. Скоро он уже выяснил, где она спит. Черт знает, что эта чистая публика делает с таким количеством комнат, но раз у нее отдельная спальня, значит, и гардероб где-то поблизости. По вторникам уроки музыки, по четвергам ходит к учителю танцев. Но это днем, а днем страшно. К тому же родители. Лучше выбрать один из выходных, когда она уезжает с родителями на бал, а в доме только гувернантка. По вечерам он слоняется неподалеку, обдумывает план, и решимость растет с каждым днем. День летнего солнцестояния давно прошел, после заката уже по-настоящему темно. Если окно освещено изнутри, оно становится почти слепым: невозможно разглядеть, что за ним делается. Мальчик специально проверял: подходил к окнам кабака, стучал и корчил рожи подошедшему на стук хозяину. Никто его не заметил. Ни разу — пожимают плечами и возвращаются за прилавок.
