Окей, поехали. Готова, Салли Мо? Take off![18] Здесь ты главная, черт подери, ты заправляешь всем:
Это был не Бейтел, это был Бакс.
Мы с Диланом договорились, что в половине одиннадцатого пойдем на берег, устроимся на гребне дюны и будем пить сидр. На небе сияла большущая луна. Но в четверть одиннадцатого в кемпинг явились двое полицейских – мужчина и женщина – и направились прямиком к нашим палаткам. Я лежала и писала, Дилан сидел на бревне – на том упавшем дереве, на котором все так любят сидеть. Это он потом мне рассказал. Полицейские сообщили, что на острове обнаружен мальчик. Он лежал рядом с мопедом. Краденым мопедом.
– Что с ним? – спросил Дилан.
– Мы ищем его мать, – ответили полицейские.
Мальчик не местный, то есть турист. В наше время ничего скрыть невозможно: чихни, проверяя почту, – и на экране выскочит реклама носовых платков. В полиции знали, кто находится на острове. Потому и пришли к нам. Но в полиции не знали, что на острове находятся еще трое детей. Их никто не регистрировал.
– Кто этот мальчик? – спросил Дилан.
Он, конечно, сразу понял, кто это, просто не хотел верить.
– Нам нужно сначала поговорить с матерью.
– Как я могу сказать вам, кто мать этого мальчика, если не знаю, кто он такой?
Э… и правда.
– Мы подозреваем, что это некий Бейтел.
– Он…
Закончить вопрос Дилан не смог. Не всегда полезно иметь живое воображение. Он представил себе, как малыш Бейтел лежит на песке рядом с велосипедной дорожкой.
– Ты знал Бейтела? – спросил полицейский.
По глаголу в прошедшем времени Дилан окончательно понял: Бейтел мертв.
– Когда ты видел его в последний раз?
Ответить Дилан был не в состоянии. Я хочу сказать: воздух застрял у него в легких и не мог вытолкнуть слова наружу. Дилан прекрасно помнил, где в последний раз видел Бейтела: на велосипедной дорожке, верхом на мопеде – краденом мопеде. А теперь Бейтел лежал рядом с этим мопедом, мертвый. Или в отделении полиции. В морозилке. О боже…
– Его мать где-то в кафе, она пошла танцевать, – выдавил из себя Дилан.
После этого он пришел ко мне в слезах, сказал: «Бейтел умер. Прости, прости, Салли Мо» – и убежал в лес. Один. Между деревьями уже сгустились сумерки.
Дальнейшее я только слышала, но не видела. Не хотела видеть, не могла видеть: я лежала парализованная на спальнике, не в силах высунуться из палатки. В кемпинг вернулись наши мамы, распевая песни. На этот раз они никого себе не нашли, но здорово повеселились. Веселье продолжалось недолго. Зазвучали незнакомые голоса – мужской и женский. Женщины сперва притихли, но тут мама Бейтела заголосила:
– Донни! Где Донни? Где Донни? Донни, ты где?
Мама Дилана принялась звать Дилана.
Прежде чем к ним успела присоединиться моя мама, я заткнула уши пальцами и завизжала:
– Бейтел!
Наступила тишина. К моей палатке никто не подошел. Через какое-то время мужчина заговорил снова. Его слов было не разобрать, но смысл я поняла, потому что мама Бейтела сказала:
– Но я боюсь, я не могу, я боюсь!
Ее, конечно, попросили пройти в отделение и подтвердить, что это действительно Бейтел, опознать тело. Наши с Диланом мамы с ней не пошли. Они пожелали ей крепиться. Клянусь, так и сказали: «Крепись!»
Они остались в кемпинге, чтобы дождаться и утешить Дилана и Донни. Мама Бейтела ушла с полицейскими, а наши с Диланом мамы зашептались. Я не слышала, о чем они говорят, но мне казалось, что мою палатку окружили змеи, ползают везде – и сверху, и снизу, и это сводило меня с ума. Мне даже почудилось, что пол палатки шевелится, и, чтобы успокоиться, я вообразила, что мамы вспоминают что-то хорошее о Бейтеле, грустят, плачут.
И тут Бейтел вышел из леса.
– Ого, Бейтел! – сказала моя мама. Прямо так и сказала, честно.
Я так ахнула, что чуть не лопнула – столько воздуха заглотила, – и выползла из палатки. Он и вправду стоял у палаток, Бейтел, с песком в волосах и холодной улыбкой на губах. Как будто в самом деле какое-то время побыл мертвым.
– Привет, Салли Мо! – сказал он.
Я схватила его в охапку, подняла, закружилась с ним в объятиях и заплакала. Я плакала, плакала и целовала его везде, где только можно. Спустя некоторое время мы остановились и плюхнулись на бревно.
– Где ты был? – спросила я.
– У зверей. Хотел поблагодарить их за то, что этот мальчик умер.
– Откуда ты знаешь, что кто-то умер?
– Сам видел!
– Расскажи.
– Не хочу.
– Кто этот мальчик?
– Не хочу рассказывать, Салли Мо.
– Ладно, – кивнула я.
– Один из братьев, – сказал Бейтел.
– Ты про Бакса и Никеля?
– Второй на очереди.
– Так который из них умер?
– Бакс.
– Ты уверен?
– Да, потому что второй все кричал: «Бакс, Бакс!» – когда тот задыхался.
Между деревьями замелькал силуэт мамы Бейтела.
– Это не он! – закричала она издалека. – Это какой-то чужой ребенок! – Тут она увидела сидящего на бревне Бейтела.
– Бейтел… Бейтел… – пробормотала она и вдруг разразилась страшной бранью: – Ах ты маленький засранец, где ты шлялся, пес тебя возьми? Что ты со мной делаешь? Только о себе думаешь!
Я думала, она вот-вот разрыдается и прижмет Бейтела к груди, как я, задушит в объятиях и омоет его своими слезами, как я, от радости, что он здесь, что он жив. Но нет. По-моему, больше всего ей хотелось прибить его до смерти.
Каждый живет в своей собственной вселенной, и изнутри она кажется гораздо больше, чем снаружи. В смысле, что для одного – ураган горя в голове, для другого – легкий бриз. Я обняла Бейтела за плечи и притянула его к себе:
– Куда пойдем?
– В хижину.
Он дрожал всем телом. Его брат сидел в бункере и дожидался своего джина, его мама отправилась обратно в деревню, чтобы напиться, – она заявила, что заслужила это после таких переживаний, – его отец где-то в Гронингене рассказывал сказки своим новым детям. Бейтел был один на свете. Вместе со мной.
– Это королевский замок, – сказал он, когда мы устроились в нашей хижине под соснами, как тогда с динозаврами, – это замок из сотен ветвей. Когда в замке праздник, на них сидят звери. Нет ни одного свободного места. Вот там готовят пир, а здесь заготавливают дрова, пилят и рубят топорами или грызут зубами – за дрова отвечают бобры. И у этого дерева, у трона, на котором, прислонившись к стволу, сидит король, разложен большой костер.
