А еще этот безудержный рой мыслей в голове, после слов Никифорова, когда он обрисовал мне настоящее положение вещей. И что Егор тоже жертва, возможно даже в большей степени, чем я.
Намек майора ясен: обнять родненького и плакать.
Я уже устала удивляться за последний месяц невероятным событиям и открытиям, слушая откровения «супругов» за спиной. Их разговор только подтверждал мои предположения.
А потом и это стало не важно, когда вопрос встал о жизни и смерти. Моей.
Какой укол? Мы так не договаривались!
Чудесным образом мне удалось освободить руки от веревки. Может полицейский, который связывал, меня пожалел и не затянул до конца узлы. Или руки у меня такие ловкие и изящные. В общем, освободившись, я до последнего старалась не показывать своего преимущества.
Когда огромный мужик навис надо мной, занося шприц, и плотоядно осклабился, ничего кроме омерзения я не испытывала. Понимая, что у меня один шанс из ста, я использовала эффект неожиданности, быстро перехватила его руку с препаратом и всадила иглу, куда придется, нажав на поршень до упора.
Как ни странно, он даже не выматерился. Только нечленораздельно промычал, возмутившись таким пассажем. А потом последовал удар по голове, а дальше провал. Ничего не помню.
Кажется, очнулась я в карете скорой помощи. К голове приложено что-то прохладное. Уже легче.
— Вась, маленькая моя. Как ты? — сжимал Гордеев мои ладошки в своих руках.
И столько было беспокойства, тревоги в его голосе. А еще нежности и…
«Прощу скотобазу, — подумала про себя. — Уж теперь точно прогонять не стану дурачину».
Ответить же ему сейчас на вопрос, я была не в состоянии.
— Сделайте что-нибудь! — взывал он к медицинским работникам.
— Мужчина, успокойтесь, не кричите. Видите, больная пришла в себя и ей доставляет дискомфорт Ваш крик?
Затем мне насильно открыли веки и посветили чем-то в глаза, заставив в очередной раз покривиться.
— Сотрясение. Ничего, в больничке обследуют, подлечат. Будет, как новая, — оптимистично приговаривал женский голос.
И я, сделав усилие над собой, улыбнулась, сжав руку Егора в ответ:
«Я с тобой. Главное, живы. Все будет хорошо, Гордеев».
Надеюсь, он расшифровал мой мысленный посыл.
***
Чувствую, как маленькие ладошки проводят по моей щеке, потом берут прядь волос и щекочут лицо.
Ах, моя маленькая егоза. Из последних сил сдерживаюсь, чтобы не засмеяться, и притворяюсь спящей.
— Солнышко моё, — голос Егора. — Мама спит, не буди её.
— Пап, а долго она спать будет? Как спящая царевна?
— Как царевна, да. Только не думаю, что так же долго, как в сказке.
— Может ты её поцелуешь, пап?
— Обязательно, — слышу его приближающиеся шаги. — Сейчас вместе поцелуем, Ксюш. Ты с одной стороны, я — с другой.
— Ну, и где мой поцелуи? — не выдерживаю затянувшейся паузы и бездействия.
— Притворщица, — слышу обжигающий шепот на ухо.
— Ой, мамочка п‘оснулась, — с другого бока воскликнула дочь. — А я все ‘авно поцелую, можно?
— Нужно, — прыскаю смехом я, получая свои заслуженные чмоки-в-щеки.
Голова уже так сильно не болит. Аж целых пять дней провалялась в больнице. Адище. Ничего нельзя. Только лежать и спать.
И доработать три дня не пришлось. Егор уведомил мою начальницу о моем больничном.
На шестой день я взмолилась, чтобы Егор поговорил с врачом и забрал меня домой. Что он, собственно, и сделал. Его желание увезти меня к себе на квартиру, было не меньшим, просто он боялся навредить, поэтому и не сделал этого раньше. Зато почти всю неделю находился со мной в одной палате.
Там же он мне и поведал, чем закончилась вся грандиозная эпопея.
— Поймали?
— Нет. Разбилась.
— В смысле? — округлила глаза я, не смотря на неприятные ощущения в голове.
Даже не поняла, что я в этот миг почувствовала. Удивление или облегчение?
— Ну, знаешь, что-то вроде Кесарю-Кесарево. Есть все-таки на свете высшая справедливость. Еще не факт, чтобы удалось ей инкриминировать убийство Гели и отца. А так, сама себя наказала.
— Как так-то? Не справилась с управлением?
— Она водицы испила со снотворным. Ту, что для меня готовила и отдала Никите. Он говорит, случайно так вышло. Типа сам ни при делах. Ничего такого не хотел. Она села в его машину, прежде чем зайти в ангар, и сама перепутала бутылку с водой. Стандартная отговорка распиз*яя, с*ка, — усмехнулся Егор, припоминая очередные детские оправдания партнера.
— То есть, заснула за рулем?! Боже! Никто не пострадал, кроме…? — ужаснулась возможным последствиям.
— Нет, слава богу!
— А что с Никитой?
— А что ему будет?
— Ну, Никифорову же надо кого-то посадить, — предположила я.
— Если я дам отмашку. По-хорошему бы, надо проучить скунса. Но Ляльку и пацанов жалко.
— И что ты дальше намерен делать? Он же…акционер?
— А у него теперь будет новый соучредитель. Я уже нашел покупателя, чертик. Продам основной пакет, и заживем. Скажи, классно же? Мне туда-сюда не мотаться. Вспомню молодость, буду работать удаленно, как наемный сотрудник. Часть денег инвестирую, часть — в банк.
— О-о, — только и смогла выдать я на такое заявление. — А тот мужик?
— А он немой, представляешь? Не бе, не ме. Ничего, мол, не знаю. Отделается небольшим сроком.
— А что с Лизой? — несмотря на стрессовую ситуацию, я слышала полностью разговор Егора о дочери Натальи.
Обидно, неприятно, но ладно. Ребенок же не виноват, что мамаша — паршивая овца.
Про то, что Егор был с «ней» после нашего развода, я старалась не думать. Иногда надо быть мудрее и закрыть глаза на промахи мужчины, которые он и сам не рад вспоминать. Даже оправдывать не хочу, чем он там руководствовался. Обидой на меня или другими мотивами?
— Я не знаю, Вась, — опустились уголки его губ.
— Знаешь, я все понимаю, ты вроде и по документам ей отец и так, вижу, привязан к ребенку. Только…прости, принять я её не смогу, сам понимаешь, — решила быть честной не столько перед ним, сколько перед собой.
Не люблю я изображать добродетель, если таковую не испытываю. Зачем лицемерить? Чтобы потом тихо ненавидеть чужого ребенка, да и Егора, возможно, тоже, что поставил меня в такую ситуацию. Нет, нет, и нет!
— Она, как живое напоминание о её матери. Не смогу, правда. А вот против материальной помощи возражать не стану, и запрещать видеться тоже.
