Это был обычный день для Сурового. Такой же, как и всегда. Но почему-то сегодня он нервничал больше, чем всегда, потому что машина застряла в пробке и продвигалась по миллиметру, а он… не то чтобы опаздывал. Но хотел приехать в дом как можно скорее, пока не передумал.
Но сомнения уже точили его изнутри, вызывая тысячи вопросов.
Какого чёрта он поехал домой, а не на квартиру, до которой было рукой подать? Зачем тратит лишнее время на поездки? Ведь он знал, что добраться до квартиры проще и быстрее. Можно было заказать еду на вынос из ресторана, набрать номер одной из продажных девиц, услугами которых он пользовался, и оттянуться хорошенько, загудеть на несколько часов и забыться в этом жарком угаре.
Так было привычнее и проще, чем то, что он затеял сейчас.
Но поворачивать уже было поздно. Вернее, никак нельзя было развернуть машину в этом плотном потоке, в котором и дорогой английский внедорожник ручной сборки, и дешевая отечественная лада были на одинаково равных условия. Как кильки в банке, с раздражением подумал Суровый.
Он откинулся головой на сиденье и прикрыл глаза всего на секунду. Сзади сразу же раздались нетерпеливые гудки.
Тронулись с места? Да неужели!
Суровый приободрился и сосредоточил внимание на дороге, тем более, что впереди пробка рассасывалась и машины ехали быстрее.
Как приятно было ощущать гул и работу мотора. Суровый слушал, как механическое сердце машины ревёт равномерно и мощно. Его радовали эти звуки. Он никогда не заглушал рокот автомобиля звуками автомагнитолы. Ему нравилась эта простая и понятная работа стальных мышц железного коня.
Настроение у Сурового немного улучшилось. Он уже не думал о бессмысленности предпринятой поездки в свой загородный дом и даже поглядывал на заднее сиденье чаще, чем было необходимо.
В принципе, ничего особенного там не лежало… Ничего особенного для любого другого мужчины, но для Сурового букет цветов и торт в подарочной коробке были непривычными.
Он забыл, когда дарил подарки от души. Просто-напросто не помнил, когда без причины, без важной даты и необходимости спонтанно покупал цветы и ехал, тратя кучу времени…
Это было из ряда вон.
Да, он дарил своим любовницам подарки. Обычно уже точно знал, что хочет очередная Тоня или Марина. Они указывали наманикюренным пальчиком на желаемый подарок и складывали губки бантиком, протягивая: «Хочу!»
Обычно это был новенький телефон или планшет, пара серёжек, золотое кольцо или другие дорогие побрякушки… Он не скупился, и потом очередная Тоня или Марина старательно отрабатывала подарок, стоя на коленях, иногда даже не отъезжая из торгового центра, где был куплен подарок.
Это были понятные и стабильные товарно-денежные отношения. Когда он отъезжал Тоню или Марину так, что знал любую их реакцию даже на самое запретное и развратное, он менял их.
Менялись лишь имена и изредка обёртка выглядела иначе, но нутро этих куколок было одинаковым. Он словно имел дело с пластмассовыми куклами Барби и забыл, что такое чувствовать, переживать по-настоящему.
Иногда он даже себя не чувствовал живым и действовал на автомате. Его мало что удивляло или огорчало. Ещё меньшее восхищало Сурового. И он ничего не мог с этим поделать.
Как будто лимит его жизни по-настоящему, возможность чувствовать был исчерпан им ещё в буйной, разбитной и тяжёлой молодости. Словно он ещё тогда наколотил все шишки и «проел» жизнь, заедая каждый кусок большой ложкой соли…
Но сейчас он чувствовал странную, незнакомую вибрацию в районе сердечной мышцы. Эти реакции возникали, когда он невзначай начинал думать о девушке Насте.
=74=Суровый
Настя вызывала в нём эмоции, которые иногда было сложно распутать и понять, что к чему.
Настя же словно нарочно, совершала поступки и ещё больше вгоняла Сурового в тупик, запутывая клубок, заматывая его ещё туже. Так, чтобы не разобрать. Не разгрести за один раз.
Гораздо проще было бы думать о девчонке лишь в горизонтальной плоскости или в вертикальной, в зависимости от того, где его настигло бы желанием, пошатнувшим все устои и обязательства, данные самому себе.
Глупо отрицать, что Суровый хотел Настю.
Да, он хочет её в постели спальне или у плиты на кухне, или в ванной… Не имеет значение.
Хотел люто и по-мужски. Так искренне и жадно, что иногда зрение подводило и всё окуналось в красное марево желания.
Но Суровый очертил границы в отношении этой девушки. Она стала ошибкой. Досадной и совершенно неожиданной. Он не позволял ошибкам управлять своей жизнью. Суровый предпочитал извлекать из каждой ошибки жизненный урок. Он старался не повторять своих промахов.
Потому Суровый не имел никакого морального права лезть со своим загребущими руками к Насте. Хочется, но перехочется, думал он. Ведь физическое влечение — это лишь рутина, сброс напряжения и трение гениталиев, Ничего такого, чего бы не было в других девушках.
Суровый так часто говорил об этом, что почти поверил. Но ведь речь шла не только о сексе, Настя волновала его глубже и запускала коготки прямиком под кожу, в кровь.
Её глаза… Большие и чистые. Да она его с ума свести хотела, когда смотрела снизу вверх, с придыханием, проверяя на прочность его выдержку!
Выдержки, к слову, с каждой неделей, с каждым днём, проведённым рядом с ней, становилось всё меньше. Разумнее всего было бы держаться подальше от Насти, и он держался, а потом… Потом вот как сейчас испытывал жизненную необходимость приехать, увидеть своими глазами, подразнить себя и уехать.
Он ошибся и оступился, позволив себе сорваться, а потом оттолкнуть Настю, когда она прямо заявила, что хочет его.
После того дня он предпочёл, как всегда, зарыться с головой в бизнес, чтобы не думать ничего лишнего.
Бегство от проблем было бегством от себя, от чувств, которые начали пробуждаться в его груди. Но он точно знал, что если не дать им разрастись сейчас, будет лучше для всех!
Он пропал из виду Насти на несколько дней, а когда появился, примерно через неделю, они поссорились. Из-за глупости.
