Вскоре Ратха увидела пестроспинок, их коричневые, блестящие от пота спины отчетливо выделялись на фоне зарослей дикой пшеницы. Когда-то Ратха ухаживала за таким стадом и охраняла его. Теперь она была разбойницей, а стадо никто не охранял, если не считать жеребца.
Ратха подползла поближе к пестроспинкам, сгруппировалась и стала высматривать жертву. Пожалуй, она выберет вот этого жеребца, чуть постарше, с обвисшей шкурой и резко выступающим хребтом. Он двигался скованно и сильно отставал от остального стада.
Ратха поползла, едва касаясь животом земли, и вскоре всего один короткий бросок отделял ее от намеченной жертвы. Преследователя не было ни видно, ни слышно. Наверное, он сбежал или вообще не было никакого преследователя, а была лишь иллюзия, рожденная шелестом ветра, игравшего в высокой траве.
Ратха собралась и прыгнула. Но не успели ее лапы оторваться от земли, как оглушительный вой разорвал тишину у нее за спиной. Раздувая ноздри, пестроспинки заржали, высоко запрокидывая головы, и бросились врассыпную.
Ратха потеряла свою добычу в мешанине ног и боков, промчавшихся мимо нее. Прекратив погоню, она резко развернулась и поплелась обратно в ту сторону, откуда пришла.
Высоко подпрыгнув, Ратха заметила, как море травы всколыхнулась, словно кто-то мчался ей навстречу. В следующий миг солнце вспыхнуло на косматой шкуре цвета меди, и у Ратхи горло перехватило от страха.
Неужели Костегрыз выследил ее? Может быть, Охотница-на-Чертополох умерла от ран, и разгневанный отец решил отомстить ее убийце? Ратха стиснула зубы и бросилась в траву, не обращая внимания на острые края листьев, полосовавших ей морду.
Но как ни быстро она бежала, как ни вертелась и не путала следы, преследователь не только не отстал, но обогнал ее, преградив путь к спасению.
Ратха использовала все уловки, которым научилась во время пастушества в племени, но и это не помогло ей оторваться от невидимого врага. Даже Костегрыз не был так проворен и ловок.
Оборачиваясь назад, Ратха слышала неумолимый хруст травы и видела мелькающую рыжую шерсть. Наконец растерянная и обессиленная, она остановилась, напружинив плечи. На этот раз преследователь не стал таиться. Что ж, она дождется, когда он покажется, и тогда прыгнет и вонзит клыки ему в глотку…
Трава расступилась. Ратха прыгнула, попыталась остановиться в воздухе и упала. Потом вскочила на лапы и замерла, поджав хвост между ног.
На нее смотрела морда Костегрыза, только глаза у этого кота были зеленые, а не желтые. И оба клыка, целые и невредимые, грозно блестели в его оскаленной пасти. Когда он наклонил голову, чтобы разглядеть ее, Ратха увидела шрамы у него на шее. Она вспомнила, как Меоран схватил его за горло и тряс из стороны в сторону перед пылающим Красным Языком.
Ратха увидела тень этого воспоминания в глазах стоявшего перед ней пастуха, однако он смотрел на нее с сомнением, словно не был до конца уверен в том, кто она такая.
— Я шел выследить и убить разбойника, — сказал Такур. — А нашел тебя.
Ратха промолчала.
— Я должен найти разбойника, — голос Такура стал суровым. — Ты пришла сюда не для того, чтобы пасти скот. Ты живешь с Безымянными, которые охотятся на наших животных? Ты была среди тех, кого я прогнал прошлой ночью?
— Я пришла, чтобы убить, — глухо ответила Ратха, — но я живу одна.
— Мои клыки ищут глотку разбойника, — прорычал Такур, хлеща хвостом по траве. — Наши животные худы и малочисленны, однако Безымянные продолжают охотиться на них. Я разорву тебе глотку и повешу твою шкуру на дерево, чтобы Безымянные увидели ее и отправились на поиски другой территории.
Ратха горько усмехнулась.
— Развесив мою шкуру на дереве, ты окажешь услугу Меорану, а не Безымянным. Сделай это, Такур. Так от меня будет гораздо больше пользы, чем сейчас.
— Тогда беги, — рявкнул Такур. — Я не собираюсь служить Меорану. — Он помолчал, а потом добавил: — Ты очень похожа на нее, но ты — не она.
У тебя глаза охотницы, а не однолетки, которую я учил.
— Если я не Ратха, убей меня, — повторила она, твердо глядя на него.
Такур шагнул к ней, прижав уши и оскалив зубы. Ратха почувствовала запах пота, исходивший от его шерсти, и тяжелое нечистое дыхание. Он остановился, тяжело дыша. Потом опустил голову.
— Такур, это я, Ратха.
— В таком случае ты знаешь, откуда у меня шрамы на шее, — процедил он сквозь зубы. — Они очень долго не заживали. Как и другая рана, оставленная не Меораном.
Ратха обожгла его гневным взглядом.
— А чей голос заглушил вопли племени в ту ночь? Чей голос сказал им, что моего питомца можно убить? Если бы не ты, Такур, племя сейчас слушалось бы меня, а не Меорана!
— Я могу лишь повторить то, что сказал тебе в ту ночь. Не ненависть к тебе заставила меня возвысить голос, — не дрогнув, ответил Такур.
— Что же тогда? — взвизгнула Ратха, не сводя с него глаз.
— Я видел слишком много глоток, покорно подставленных ярости Красного Языка, — спокойно сказал он.
— Чем это хуже, чем подставлять глотки Меорану? — запальчиво крикнула Ратха.
— Меоран жесток и глуп, но он наш сородич. Его власть — это власть зубов и когтей, и мы понимаем ее, хотя боимся. Власти Красного Языка мы боимся, потому что не понимаем. Этот страх превращает храбрейших из нас в хнычущих котят. Всех, кроме тебя, Ратха.
Он долго и сурово смотрел на нее.
— Так вот что ты подумал! Ты решил, что я хочу использовать власть Красного Языка, чтобы править племенем? Нет! Я хотела поделиться с вами своим питомцем, научить мой народ использовать его и заботиться о нем! Но Меоран оказался слеп и не смог этого понять.
— Он не был слеп, — ответил Такур. — Он увидел то же самое, что увидел я — глотки племени, покорно подставленные той, что держала Красный Язык в пасти. Ты стала бы править, хотела ты этого или нет. — Ратха скорбно прижала уши под взглядом Такура, а тот продолжал: — Я не хотел этого ни для своего народа, ни для тебя.
— Теперь я поняла, почему ты заговорил, — прошептала Ратха.
— Меня страшило не прикосновение Красного Языка к моей шкуре, — медленно произнес Такур. — Меоран думает, что я заговорил из страха, но сейчас ты услышала настоящую причину. Я сказал тебе правду. Ты веришь мне?
Ратха опустила глаза на свои лапы.
— Какая разница, верю я тебе или нет? Красный Язык умер, а народ, который мы когда-то называли своим племенем, вырезан Безымянными.
— Не целиком, — возразил Такур. — Животные, которых я стерегу, принадлежат не мне одному.
Ратха вытаращила глаза.
— Значит, племя еще живет? Но где? И сколько вас осталось?
— Меньше, чем когтей на всех моих лапах. Но я пока не могу сказать тебе, где мы живем.
