Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
С малиновым вкусом.
Проглатываю все, как маленький мячик.
Еще один и еще один, а Tribal, он здесь, или? Еще одна дорожка кокаина, в синем туалете в каком-то месте, где я не имею никакого понятия, что там нахожусь.
Та-та-та.
Деревом по спине.
Там, там, бабах. Опять.
Что-то оранжевое. Черные линии.
Что-то горит. Нет.
Где я?
Голова горячая, слишком светло, и эти звуки «там, там, бах».
Тим чувствует, будто весь он вымазан горячим жидким маслом, воняет отрыжкой, и через прищуренные веки утреннее небо вдавливает в него синюю стену тепла.
Он помнит Симону. Помнит кварталы Las Cruces.
Помнит мужчин с изможденными лицами и пиво, стоившее один евро.
Он помнит крики.
Краски.
Медленно начинает различать киноафиши на доске объявлений в двадцати метрах от себя, перед домом красного кирпича. «На берегу», «До свидания там, наверху» и обработанная версия «Китайского квартала». Плечо темного пиджака в тонкую полоску, шляпа, дым, который превращается в волосы Фэй Данауэй, горчично-желтые, пересушенные. Как его пересохшее горло.
Маленький синяк на руке.
Вдруг он чувствует удар по голове. Не сильный, а мягкий, удар оранжевого воздуха, который отклоняется, когда достигает его головы, и женщина кричит: «Что ты делаешь, Абель? Что ты делаешь?»
Оранжевое, черное.
Баскетбольный мяч отскакивает к афишам, мальчик в полосатой красно-белой футболке бежит за ним, кричит: «Извините, сеньор, мяч нечаянно попал вам в голову», и над ним стоит круглая оранжево-зеленая женщина с еще более круглым, будто обуглившимся лицом и спрашивает: «С вами все о’кей, сэр?»
Он осознает, что лежит на скамейке, и с трудом переходит в сидячее положение. Знает, где он находится. У Центра культуры Centro Cultural S’Escorxador, старого кирпичного здания скотобойни, переделанного в продуктовый рынок, где нашлось место и вычурному городскому кинотеатру.
Он различает белые пластмассовые стулья. Ядовито-желтый стол. Тени от красных маркиз и деревьев падают на бежевые каменные плиты и превращают их в щеки, покрытые лопнувшими капиллярами. Родимые пятна, которые с каждым порывом ветра меняют свою форму.
Тим.
Идиот.
Он берется за спинку скамейки, опирается, чтобы встать, голова кружится, в глазах темнеет, он чувствует на своем плече руку женщины, прищуривается, пытается рассмотреть, но в его мозгу вращаются только световые пятна разных оттенков.
– Я в порядке, – говорит он и прозревает.
– Не очень похоже.
Подскоки мяча от земли, тук, тук, пап, пап, более длинный и осмысленный звук, будто он начинает воспринимать настоящие звуки. Звонит телефон, гудят сирены, раннее утро, сигнал телефон в ухе Тима. Виден код страны, Колумбия, женский голос.
Слова, как удары плетью.
– Может быть, я видела твою дочь.
Что она говорит?
– Что? Кто ты?
– Соледад.
– Ты же уехала отсюда.
Слова обжигают рот.
– Я дома, в Колумбии. В Медельине.
Город шумит на том конце линии. Грохот, крики, моторы.
– Ты видела Эмму?
Он стонет, произнося эти слова.
– Где ты ее видела?
Соледад шепчет ему ночью в своем городе.
Он видит ее перед собой, на балконе, куда достает свет города. Ее тонкая майка трепещет на ветру, спустившемся с гор.
– Я не знаю, чье это было сборище. Мне было велено явиться на автобусную остановку. В Магалуфе. Около нового спортзала и отеля с обезьяной на фасаде. Меня должна была забрать машина.
Спортзал. Именно возле него Эмму видели в последний раз.
Удар мяча об асфальт.
Почему она ему звонит? Какая разница?
– И что произошло?
– Подошла машина, меня забрали. Я не помню, как звали мужчину, он завязал мне глаза, и мы поехали. Дело было ночью, мне в машине дали коктейль. Горький на вкус, но я выпила.
– Тебя опоили наркотиком?
– Да.
– И где ты видела Эмму?
Он встал. Начал ходить взад и вперед на солнце. Не чувствует головной боли, старается не замечать баскетбольного мяча, который катится у его ног.
– Все теперь для меня как тени, – говорит она, а потом выдыхает целую тираду слов, будто хочет отогнать своим дыханием горный ветер. – Мужчины в доме, куда мы приехали, их лица, как маски без контуров, мигающий свет, может быть, я была на верхнем этаже, и еще один мужчина, хуже всех остальных. Настоящий дьявол.
Она замолкает, глубоко дышит, прежде чем продолжить.
– Другие девушки, тоже нечеткие фигуры, но я думаю, что я могла видеть твою дочь там, она могла быть там, в своей розовой куртке. Блондинка, более светлая, моложе, и испуганнее, мне кажется, что я помню ее испуганные глаза. Может быть, она прибыла уже после меня. Это ведь все было так давно.
– Она была испугана, боялась?
– Так мне запомнился ее взгляд. Если это была она.
– А где вы были? У кого был праздник? Какого числа?
– Я не знаю. Я не знаю, где мы были, не помню машину. Ни цвета, ни марки. Ни в какой день это было.
– А что ты помнишь?
– Помню, что я проснулась дома в своей постели на следующее утро. Не знала, как попала домой. У меня все тело было в ранах и болело во всех отверстиях. Но раны были перевязаны. Значит, я была у врача.
– Ты врача помнишь?
– Нет. Не помню. Может быть, он был немцем.
Соледад замолкает, он дает ей подумать. А мальчик перестал стучать мячом и настороженно на него смотрит.
– Здесь мой Тео, – говорит она. – Ему девять лет. Он спит в соседней комнате. Я вижу, как он дышит.
Ему хочется спросить что-нибудь о сыне.
– На ней была розовая куртка? – спрашивает он вместо этого.
– Или я запомнила розовую гардину, или брюки. Но это могла быть и она. Я так думаю.
– И ты только теперь об этом вспомнила? В каждой газете писали, по телевизору показывали.
– Ничего этого я не видела. Мне было не до этого.
Тим дышит, выдыхает воздух вверх, на небо, чтоб его дыхание перелетело через Тихий океан, достигло Вайкики на Гавайях, сделало пересадку в Токио, где подруги Соледад, возможно, работают в качестве «хозяек» в каком-нибудь баре в районе Гиндза для бизнесменов, которым нравятся латиноамериканские женщины. Он думает о розовой куртке, об этом разговоре, о том, что Соледад могла видеть вовсе и не куртку. Но если это была куртка, то шила ли ее молодая девушка, которой только что исполнилось восемнадцать, склонившаяся над швейной машинкой в душной комнате далеко от Пекина? Посылает ли эта девушка деньги куда-то? Своей маме в Шэньчжэнь? А у этой девушки есть тетя. Может быть, одна из тех китаянок, что работают тут в Pere Garau, одна из тех, кто массирует и втыкает иголки, кто готовит на паровой кастрюле или работает по двадцать часов в день в магазине.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
