— А знаете, чем отличается тенор от контральто?
И тут же прикусила язык, проклиная Джону Дойла с его вечными дурацкими шуточками, которые к тебе прилипают моментально! Как банный лист к одному месту!
— Что, простите? — Герцогиня удивлённо посмотрела на меня, а я, мысленно костеря себя на чём свет стоит, ответила, вновь придурошно оскалившись:
— У тенора не растут усы.
Клянусь, в возникшей после моих слов паузе было слышно, как скрипят мысли герцогини, пытаясь найти выход из той неловкой ситуации, в которую я нас обеих загнала.
— Шалунья, — наконец, рассмеялась она, демонстрируя тем самым свой жизненный опыт и изворотливость ума. — А говорили, что в музыке не разбираетесь…
Я покраснела.
— Простите. Глупая шутка. Не знаю, зачем я её сказала. От детей чего только не услышишь… — Вздохнула. — Я… редко выхожу в свет. Прошу прощения.
— Совершенно не за что извиняться! Прелестная шутка! Очень… очень… — Настала очередь герцогини краснеть. Действительно, найти в моей шутке что-то прелестное может лишь настоящий гений.
— Профессиональная очень! — всё-таки определилась с эпитетом герцогиня Норвиль. — Сразу видно, как вы любите свою работу и детей… Кстати, о детях. У вас в БИА теперь ведь новая императорская группа. Кто у них наставником? Поделитесь тайной, а то Алан мне ни о чём не хочет рассказывать…
Предки! Помогите мне!
— Ваши напитки, дамы!
Я обожаю своего брата!
— Ваша шаль, миледи!
И Даккея тоже… в смысле, к Даккею тоже испытываю большую признательность.
А уж театрального распорядителя, который так вовремя дал первый звонок, вообще готова расцеловать.
— Встретимся на этом же месте во втором антракте, — воодушевлённо лишила меня последней надежды герцогиня Норвиль. — Продолжим нашу занимательную беседу.
И это была не просьба.
Как там Бред говорил? Если Император тебя приглашает, то от твоих желаний ничего не зависит? Воистину, мой брат гений.
По пути в ложу мы с Бредом успели переброситься парой слов.
— О чём с тобой говорила её светлость? — встревоженно спросил он, оглядываясь по сторонам. После того, как герцогиня решила выделить меня из толпы, гости театра рассматривали меня с таким любопытством, словно у меня вдруг на лбу рог вырос.
— Да ни о чём! — отмахнулась я. — О ерунде разной. Бред, думаешь она знает?
— О чём?
— О нас с Аланом.
Он шевельнул бровью.
— О вас с Аланом?
— Ты понял, что я имею в виду, — буркнула я, чувствуя, как кровь приливает к щекам. — Неловко будет, если все узнают о нашей с ним давнишней помолвке. Только скандала мне сейчас не хватало! Меня нурэ Гоидрих тогда точно придушит.
— Не придушит.
Мы вошли в ложу и под прицелом любопытных глаз — во имя магии! Как же всё-таки быстро распространяются слухи! — прошли к своим местам. Я расправила юбку, открыла и закрыла ридикюль, поёрзала, пытаясь избавиться от чувства неловкости и взгляда баронессы, который прилип ко мне, как муха к смоле.
Дали третий звонок, и в опустившемся на зал полумраке зрители, наконец-то, забыли о том, что герцогиня Норвиль одарила своим вниманием никому не известную девчонку в моём лице, и вернули своё внимание представлению.
Во втором антракте мы, как и было велено, вернулись в портретную галерею. Посторонних тут уже не было, но у входа лениво топталась охрана.
— Лорд и леди Алларей могут пройти, — басовито поведал старший из стражников. — Остальных не велено пускать.
На этот раз герцогиня не стала придумывать причин для того, чтобы отослать мужчин прочь, а просто велела:
— Подождите нас у входа.
А затем взяла меня за руку и, отбуксировав к портрету внушительного сопрано в бархатном платье и вычурной причёске, приступила к допросу.
Именно к допросу. По-другому это и не назовёшь. Расспрашивала о родителях, об учёбе, уточняла точно ли Бред мне не родной…
— Бред мне родной! — это был единственный вопрос, когда я смогла найти в себе силы и вспомнить, что я не тварь бессловесная, а взрослая, самостоятельная личность, боевик, наставница… и вообще. — Роднее не бывает!
— Но родила его всё же не ваша маменька, — сделав свои выводы, кивнула герцогиня. Причём выражение лица у неё при этом было таким, что я снова не поняла, хорошо это или плохо.
О том, что Бреда родители усыновили, уже давно ни для кого не было секретом, но это мало кого тревожило, потому что у брата была родовая магия и имя. Тогда к чему весь этот допрос?
На счастье дали звонок, и я решила, что Бред может до смерти на меня обижаться, но ни на какой бал я не пойду. Скажусь больной и уеду в академию. Только бы никто не распинал меня острым взглядом и не пытал вопросами о родне и о том, как часто я в детстве болела…
И только я успела принять это решение, как герцогиня взяла меня за руку и решительно сообщила?
— Я бы хотела пригласить вас, Бренди, на чашечку чая. Скажем в следующую среду в три…
Кого другого её слова, быть может, и обманули бы, но не меня. Я чётко рассмотрела за вежливой формой приказ и, закусив удила, взбрыкнула:
— С прискорбием вынуждена сообщить, ваша светлость, что в среду у меня занятия до пяти. Да и вообще вся неделя расписана буквально по минутам. Свободное время у меня, как правило, бывает по выходным. И то не всегда.
Она поджала губы, выражая своё недовольство. Между тонкими бровками проявилась глубокая морщинка. И я уже была готова к чему угодно, но женщина вдруг улыбнулась.
— Продолжим нашу беседу после представления, — обрадовала меня она. — Вы же приглашены на бал? Если нет, то я позабочусь…
Я сжала зубы от досады, а затем процедила:
— Не стоит беспокоиться. Мы с братом приглашены.
— И будете на балу?
Лгать герцогине напрямую было страшновато, но я как-то собралась с силами и промямлила:
— Разве что-то может нам помешать?
Кроме болезни, землетрясения, нашествия зомби и крыс-мутантов. В самом крайнем случае можно сослаться на пожар. Я даже готова его устроить для достоверности. Рогль, конечно, жадный до безобразия, но ради спасения хозяйки пожертвует одним амбаром на растопку…
— Тогда я не прощаюсь.
Герцогиня Норвиль потрепала меня по щеке, после чего мы, наконец, вернулись к нашим мужчинам.
По дороге в ложу мы не разговаривали. Сложно вести светскую беседу, если каждую секунду приходится здороваться и приседать в реверансе. После того, как я два антракта подряд провела в обществе второй дамы Империи, все как с ума посходили, стремясь выказать нам с братом своё уважение.
