— Я выхожу замуж, — повторяю спокойно, — но не за господина Ветрова. Он слишком не для меня, — улыбаюсь немного печально, но не потому что жалею об упущенных возможностях.
Всех немного переклинивает ещё раз. Они знали, что за мной ухаживает Слава, и ничего никогда не слышали о другом мужчине в моей жизни. Всё очень быстро и стремительно. Неправильно, на первый взгляд.
— Эт-то он? — неверяще таращится на меня Соня. — Марс, да? Я узнала его!
В сердце впивается игла. Настолько острая, что становится трудно дышать. Откуда Соня знает моего Сеню?..
— Самый крутой полденсер! — захлёбывается словами Соня. — Ты не знала, да? Ну ты даёшь, Надька! Его ж надо просто увидеть и умереть! Это стоит того, поверь!
Меня отпускает. Немного.
— Я видела и знаю, — улыбаюсь, но улыбка моя похожа на увядший цветок. Я никогда не видела Сеню на сцене. Только дома, и то один раз. Мы почти ничего не знаем друг о друге. И вот — женимся. Буквально час назад у меня не было сомнений, а сейчас я стою и думаю: если бы не Данька, нужна ли я была ему?
Соня караулит меня, когда я выхожу на несколько минут из комнаты. Её жизненно необходимо поговорить со мной с глазу на глаз.
— А как же Ветров? — задаёт она мучающий её вопрос.
— Никак, — пожимаю я плечами. — Ты видела то, что хотела. Никогда не было нас с Ветровым. Он не тот человек, с которым бы я хотела связать свою жизнь. Так бывает. Для тебя Ветров — нечто недостижимое, а поэтому желанное. Но, может, лучше посмотреть на тех, кто рядом?
Соня краснеет, отводит глаза.
— Ты о Гене? Я знаю. Но почему-то тянет к таким плохим мальчикам, как Вячеслав Андреевич. Это как мечта. Трудно дотянуться, а от этого — ещё желаннее не твой приз.
— А когда дотянешься, сладкий плод может оказаться гнилым. Или кислым, незрелым.
В глазах у Сони — колебание. Она решает для себя очень важную задачу: иметь синицу в руках или дотянуться до журавля. В любом случае, это лишь её решение. Я здесь бессильна.
— Удачи, Сонь. Нам никогда не было что делить, хоть ты и считала иначе.
Сеня встречает меня после работы. Мы не договаривались, и тем приятнее его видеть.
— Поехали домой, — забирает он букет из моих рук. Выглядит усталым и не очень весёлым.
— Что-то случилось? — спрашиваю, как только мы садимся в машину.
— Ничего, — мотает головой, — мы с мамой к Даньке ездили. На него документы оформляются. Ребёнок получит официальный статус сироты. И его можно будет усыновлять.
— Боишься, что мы опоздаем? — сжимаю нервно пальцы. У нас неделя до брака. Не слишком ли это долго?
— Не знаю. Там тоже волокиты хватает. Я заодно по всем инстанциям прошёлся. Подтвердил своё желание усыновить малыша. Записался на курсы приёмных родителей. Так положено. Будем вместе ходить, как только…
Он глотает слова, не договаривает. Как только поженимся. Как только пройдёт наша свадьба. Что его гложет? Почему он страдает? Я ведь вижу. Буквально полдня назад всё было по-другому.
Мы так и стоим на стоянке. Разговариваем. Сеня не спешит заводить мотор.
— Надя, если у тебя есть сомнения, всё можно изменить, — смотрит он мне в глаза так отчаянно.
— Если бы они у меня были, я бы сказала, — сейчас важно не разнервничаться. Я чувствую его напряжение и заражаюсь этой болезнью сама. Нервы натягиваются струнами. Мышцы звенят, потому что я сжата, как пружина. — Может, сомнения есть у тебя? Я пойму. Это… непросто. А мы почти не знаем друг друга.
Сеня выдыхает и поворачивает ключ зажигания.
— Мне достаточно того, что я знаю о тебе, Надя. В это, наверное, сложно поверить, но ты… мой человек. Я это почувствовал почти сразу. Это как правильно подобрать одежду. Пусть и плохое сравнение. Но это важно — найти свою вещь, которую будешь любить и носить годами, потому что она твоя, любимая. Это как хранить дорогую сердцу игрушку. Помнишь? «Всё равно его не брошу, потому что он хороший»? Так и с человеком. Скажи, Слава — плохой человек?
Это неожиданно.
— Непростой, — уклоняюсь от ответа. Но если смотреть объективно, то ничего плохого Слава мне не сделал. Носился со мной как с драгоценностью. В его действиях не было ничего оскорбляющего. Просто меня к нему не тянуло. Вообще. Всё время хотелось сжаться и оглянуться. Убежать и скрыться, спрятаться там, где мне было комфортно. И, наверное, именно сейчас до меня доходит, что хотел сказать Сеня.
— Для меня ты моя. Та самая. Единственная. Без сомнений, — тихо, очень тихо произносит Сеня эти слова, но я слышу его. Ловлю дыхание и замираю от счастья. А затем делаю то, что мне очень хочется сделать, — сползаю по сиденью и прижимаюсь горячей щекой к его руке, что уверенно лежит на руле.
Сеня вздрагивает. А потом ещё раз, когда я касаюсь его пальцев губами.
— Ты мой, — я произношу эти слова уверенно, потому что только с этим ощущением можно по-настоящему дышать. — Никто другой мне не нужен.
Мы ничего не говорим о любви. Наверное, не готовы произнести самые важные слова вслух, но я только сейчас понимаю: люблю. Иначе ничего бы не было.
Сеня шумно выдыхает. Наверное, ему, как и мне, какое-то время невозможно было набрать воздуха в лёгкие.
— Вот теперь мне ничего не страшно, — у Сени голос от волнения хрипит и кажется немного ниже, чем обычно.
Мы настолько погружены друг в друга и мучаемся невозможностью выразить свои чувства, что почти всю дорогу молчим. Сеня ведёт машину. Мы едем очень быстро. Наверное, надо бы потише ехать, но я едва удерживаюсь от желания попросить его ехать ещё быстрее.
Нам бы до дома добраться хоть как-нибудь. И тогда я смогу прижаться к нему, поцеловать, показать, как сильно он мне желанен, как нужен. Мне кажется, Сеня хочет того же — так горят его взгляды на моей коже. Словно ожоги. Я даже не знаю, бывает ли такое, но чувствую именно это.
Мы выходим из машины как пьяные. Нас штормит и шатает. Я боюсь даже взять Сеню за руку, чтобы не вспыхнуть, как очень сухой хворост.
Почти у подъезда к нам кидается фигурка. Неясная тень — так мне кажется. Я вздрагиваю, когда мне перегораживают дорогу. Хочется взвизгнуть или вскрикнуть от неожиданности, но крик застывает в горле комом.
