— Прекрати! — рявкнула волчица. — Ты делаешь только хуже!
Динь-динь-динь. Прочь из этого мира, где так отчаянно, рвано стучит сердце,
где судорогой сводит тело. Туда, где покой и тишина.
«Нет, нет, нет!»
Мир вокруг словно растворился, исчез, сузился до меня одной, плывущей посреди пустоты. Звуки — крик Айни, резкие, отрывистые слова Аки, шелест сухой листвы черных ветвей — слышались как сквозь толщу воды. Ничего не осталось. Только перезвон колокольчиков и едва различимое двойное биение сердца.
«Глупая, глупая девчонка. На что ты надеялась, когда отправилась туда, где нет места живым? Посчитала себя выше богов, решила перехитрить судьбу? Еще немного — и ты встретишь здесь свой конец. Трагический, бесславный. И, знаешь, что потом будет? Вечная Зима. Бесконечная лютая Зима, которую не переживет никто».
Я вздрогнула. Слова, ясные, отчетливые, гулко отдавались в голове. Голос казался чужим, но мысли, мысли были мои собственные. С запоздалым раскаянием я осознала, что спуститься в нижний мир было глупостью, что Курх был бы прав, не позволив мне рискнуть своей жизнью и благополучием серединного мира ради призрачного шанса спасти нерожденного ребенка.
«О, так теперь ты понимаешь, да? Ты так старалась не быть похожей на Инари, что поступила много, много хуже. Каково тебе слышать такое, Лисица?»
— Я не Лисица! — мой отчаянный крик разрезал тишину.
Где-то на самом краю сознания, в реальном мире, который я едва могла воспринимать, я ощутила отголоски чьего-то волнения. Меня рывком вздернули наверх, прочь от земли, жадной, словно бы вытягивающей все соки, хоть я и не касалась ее.
— Айни, что с ней?
— Откуда мне знать?
«Лисица, Лисица, Лисица», — глумливые голоса заглушали слова волков.
Кто говорил со мной? Туман, готовый утянуть меня вслед за сыном? Или сам нижний мир, почуявший легкую добычу?
«Знаешь, как по-другому зовут огонь? Лисьи хвосты. Чувствуешь, как твой огонь пожирает все, что тебе дорого? Видишь, как полыхает пламя?»
— Я не могу удержать ее, Айни. Нужно возвращаться, пока для нее еще не все кончено.
Перед глазами плясали алые всполохи.
Где-то там Курх сражался с огнем.
Где-то там Лита, испуганная, совсем одна.
Что я наделала?
— Аки, уноси ее отсюда, живо!
«Нет!!!»
— Стойте, — охваченная смертельным ужасом, я не сразу поняла, что новый голос, голос, звучащий вне моего сознания, мне незнаком.
Чья-то призрачная ладонь легла мне на лоб.
— Слушай меня, Зимняя жена, — голос, высокий и тихий, точно принадлежал женщине. — Чем больше ты поддаешься страху, тем хуже делаешь себе и ребенку.
Сквозь языки пламени, действительно похожие на лисьи хвосты, я едва различала невысокую фигуру. Я пробормотала, с трудом разлепив пересохшие губы:
— Я не хотела… я не Лисица!
— Конечно, ты не она, — согласилась женщина. — Вы совершенно разные. Инари никогда не пошла бы на риск ради кого-либо, кроме себя. Тебе не хватило мудрости, Зимняя жена, но это был верный поступок.
— Но я подвела всех, — сердце болезненно плавилось в охватившем меня пожаре. — Курха, Литу, свой род. Я не могу принести желанное долгое изобилие, не могу выносить ребенка. И Долгая Зима…
— Чего ты боишься, Зимняя жена? — задала вопрос незнакомка. Ее спокойный, негромкий голос чудом прорывался через треск пламени.
— Я… я не знаю…
— Думай, Зимняя жена. Думай, Сирим.
Перед мысленным взором я увидела тех, кого оставила в мире живых. Курха, Литу и Тара, Хранителей, Нерок и Форелей — всех, кого так боялась потерять. Кого боялась… подвести.
Не справиться.
С самого первого дня жизни с Курхом я боялась лишь того, что всех моих стараний окажется недостаточно. Наша близость не наполняла жизнью серединный мир. Зима, тяжелая и голодная, длилась и длилась, а яркие мгновения Весны быстро сменились холодом, дождями, мучительным одиночеством, и страхами. Страхами, жившими в сердце до сих пор.
Потерять любовь Курха или слишком привязать его к себе. Истаять от постоянных родов или вовсе не суметь больше завести детей. Вечный холод или иссушающий зной. Безвременная гибель или вечное бегство от смерти.
Собрав последние силы, я сказала:
— Я боюсь того, что не сумею оправдать ожиданий своего мира. Слишком многое возложено на мои плечи, и мне страшно, что я не сумею этого вынести.
Аки прижал меня к себе и потерся щекой о мои волосы.
— Ох, малышка…
И, неожиданно ясно и четко, я поняла, что кое-что мне удалось. Я примирила Ворона и Волка. Подарила серединному миру прекрасную молодую Хранительницу. Многому научилась и многому научила других. И я, единственная за долгие-долгие Зимы после Лисицы, сумела по-настоящему растопить ледяное сердце Зимнего духа. Растопила, но не сожгла, как Инари.
Именно сейчас, в нижнем мире, я очень остро осознала — я не хочу, чтобы наша любовь выжгла Курха дотла. Не хочу, чтобы она, как лесной пожар, превращала в пепел все на своем пути — все преграды, да, но и все хорошее, тихое, уютное. Маленькое, но такое важное. Робкое тепло первых весенних лучей. Осторожное прикосновение. То, как тихое счастье зарождается в душе, когда смотришь, как муж чинит игрушку дочери…
Я не хотела обжигающей страсти, в которой сгорела Инари-Лисица. Я всем своим существом жаждала гармонии, равновесия, счастья не только для себя и мужа, но и для моего народа. Для волков и людей, для всего серединного мира, которому покровительствует Курх-Ворон, Зимний дух, чей долг — вместе со своей Зимней женой даровать изобилие земле и суше, как то заповедали боги.
В этом и заключалась моя роль.
Я ощутила, как огненная рука, сдавливающая сердце, чуть ослабила свою хватку.
Мне удалось слегка приоткрыть глаза. Я увидела лицо Аки, склонившегося надо мной. Почувствовала Айни, уткнувшуюся носом в мою безвольно висящую ладонь. И разглядела нечеткую тень незнакомой женщины, одна рука которой покоилась на моем лбу. Второй она держала тень новорожденного младенца.
Зов, до этого момента звеневший в ушах, притих, стал едва различимым.
На лице женщины мелькнула улыбка.
— Я же сказала, что ты совершенно не похожа на мою мать, Зимняя жена.
— Ты Дара, дочь Инари, — сказала я. Она кивнула, несколько удивленно.
— Так и есть. А это, — она чуть приподняла ребенка, лежавшего у нее на руках, — Дар. По крайней мере, я зову его так. Он, вроде, не против.
Имена, произнесенные вслух, позволили мне увидеть их. Младенец с черными курчавыми волосами и черными же глазами, уютно устроившийся на руках женщины, моментально приковал к себе мой взгляд. Сердце кольнуло осознание того, кем является этот ребенок. Почти бессознательно я прислушалась к Зову, пытавшемуся забрать моего собственного сына, и с облегчением убедилась, что, хоть я все еще слышу перезвон невидимых колокольчиков, он постепенно затихает.
