Основные массы населения, крестьяне, были еще более недовольны. Правда, у Бурбонов все же хватило соображения не устраивать перераспределения собственности. Талейран, руководивший после реставрации правительством и всеми силами пытавшийся держать Бурбонов в рамках, понимал: если такое только начать, то лучше сразу паковать чемоданы. При первых попытках нового передела земли новую власть просто сдуло бы с трона. Да и Александр бы такого не допустил. Ни к чему ему была вторая серия все-французского бардака. Он-то, в отличие от Бурбонов, умел делать выводы из происходящего.
Но белые «ультра» ничего в упор не понимали. Это, впрочем, объяснимо. Единственное, что они всегда умели, так это транжирить деньги. Людовик XVIII, следуя примеру дяди, попытался облегчить напряжение среди своих дружков, создав много высокооплачиваемых халявных должностей. Но, как сказал поэт, «пряников сладких всегда не хватает на всех». Так что главным пунктом мечтаний «ультра» стало возвращение «законных» земель их прежним владельцам.
Если нельзя гадить – можно вонять. И роялисты самозабвенно принялись за это дело. О переделе земли твердили постоянно, устно и письменно.
Вот представьте себе картину. Приезжает в какую-нибудь французскую деревушку прежний помещик, которого тут уже давным-давно забыли. Прогуливается он, значит, по полям и такую речь ведет:
– Ну, что, мужички, теперь на троне у нас законный король-батюшка. Так что скоро земли, которые вы у меня отобрали, возвращать придется.
Потешив таким образом душеньку, возвращенец уезжает. Оставляя крестьян в тягостном недоумении.
Вот уж чего не терпят землевладельцы, так это неопределенности. Да, при Наполеоне было тяжело. И парней в армию пачками забирали. Но был порядок! Император сказал «ваша земля». И точка. А теперь… Настроение подогревали и вернувшиеся солдаты. Отдохнув и залечив раны, они начали рассказы о своих подвигах, больше похожие на чудесные сказки. И, конечно, рассказы об императоре Наполеоне, под знаменами которого все это совершили. «У нас была великая эпоха»…
Кто еще? Предприниматели и высший свет. Первым тоже при новой власти мало не показалось. Сначала они приветствовали окончание континентальной блокады и открытие морских дорог в колонии. Но потом – волками взвыли. В то время одной из важнейших функций любого европейского государства была «защита отечественного производителя». С помощью таможенных тарифов. То есть те или иные товары иностранных конкурентов не пускали на внутренний рынок, просто повышая ввозные пошлины[13]. Так поступали все, в том числе и Россия. Только не Франция Бурбонов. Главным конкурентом продолжала оставаться Англия. Но как могли король и его окружение попереть против своих благодетелей! В общем – сплошное разорение и убытки…
А тогдашние великосветские нравы характеризует такой факт. Эмигрантские дамы «высшего света» публично осмеяли и оскорбили жену маршала Нея. Который даже среди полководцев Наполеона считался «храбрейшим из храбрых». Это, кстати, тоже характерно: мужа тронуть никто из мужчин не осмелился, кишка была тонка, а женщин к ответу не призовешь. Запомним этот факт. Потому что именно Ней сыграет ключевую роль в возвращении Наполеона.
И, наконец, последнее, чтобы уже все было понятно до конца. Если не считать убежденных роялистов, то более всего уходу Наполеона радовались представители творческих профессий – журналисты, адвокаты, писатели. То есть те, кого в любой стране более всего на свете волнует «свобода слова». Потому что именно она их кормит. Император прессу не любил и работать с ней то ли не умел, то ли не считал нужным. Напомню, что, придя к власти, он из шестидесяти газет оставил четыре. Поэтому пишущая братия наступившей свободе радовалась. Однако быстро выяснилось, что «свобода слова» при Бурбонах – примерно такая же, как была у нас при Ельцине. То есть можно писать всё, что угодно, если это «всё» – за президента. Наступала эпоха откровенного мракобесия. В авангарде здесь шли даже не просто церковники, а ярые клерикалы (разница между ними примерно такая же, как между патриотом и фашистом).
В общем, против Бурбонов оказались ВСЕ. Противостоявшая им кучка отмороженных «ультра» – не в счет. Они ничего не могли и ничего не умели.
2. Тигр готовится к прыжку
Не стоит, конечно, думать, что Наполеон вот так вдруг проснулся утром, попил кофе и решил, что пора возвращаться. Он был азартный игрок и часто играл ва-банк, но очертя голову, не зная броду, в воду не лез. С самого начала он понимал, что Бурбоны – не ахти какой подарок для Франции. Но все-таки даже Наполеон недооценил поначалу их совершенно запредельную глупость. Он не предполагал, что страна дойдет до белого каления так скоро.
А во Франции сложа руки не сидели. Примерно с начала 1815 года во Франции стал складываться против Бурбонов заговор. Далеко не все его участники желали возвращения императора. Но были и такие. И они довольно быстро наладили с островом Эльба информационный обмен. Теперь Наполеон мог узнавать о том, что творилось в стране и мире не по газетам, а из более серьезных источников.
Что происходило во Франции, мы уже знаем. Но и в мировой политике тоже было нехорошо. Едва победив Наполеона, члены коалиции начали ссориться. И чем дальше, тем больше. Причина была проста и вечна, как пирамиды: победители делили добычу. Так бывает почти всегда.
И после двух мировых войн в XX веке, сразу же после подписания мира начиналась всё та же грызня. Каждый тянул в свою сторону.
А Наполеон не торопился. Он рассчитывал на то, что участники коалиции чем дальше, тем перессорятся больше. А может, и до войны между ними дойдет. Тогда – совсем хорошо. Ему теперь вполне подходил классический принцип всех путчистов: «чем хуже, тем лучше».
Как-то, гуляя на острове Эльба около своего дворца, он остановился около стоявшего на часах гренадера (ему разрешили вывезти на остров два батальона старой гвардии, и заметьте – солдаты добровольно поехали за ним в ссылку).
– Что, старый ворчун, тебе тут скучно?
– Нет, государь, но не очень и развлекаюсь.
– Это не всегда будет продолжаться, – тихо сказал ему Наполеон.
Его снова манила перспектива большой игры.
Пока что спешить было – не в его интересах. Однако поторопиться все-таки пришлось. До Наполеона дошли две новости – плохая и очень плохая. Заговор против Бурбонов составлялся, что называется, на шару. Много болтали. Знали о нем уже чуть ли не все. Антикоролевская партия могла получить чувствительный удар поддых. С дугой стороны, союзники императора все еще боялись. Не верили они, что он успокоился. Поэтому на Венском конгрессе, в ходе которого обсуждалось «устройство послевоенной Европы», то и дело всплывал вопрос: а не следует ли законопатить Наполеона куда-нибудь подальше от Франции? Есть сведения, что к нему даже собирались подослать убийц. Вот был матерый человечище! Его боялась вся Европа, даже когда Наполеон оставался во главе лишь двух батальонов солдат на крохотном клочке суши.
