И могилы меж собойКак испуганное стадоЖмутся тесной чередой!
Между ними видны высокие холмы без всяких памятников, густо опушенные мхом.
«Тут общие, больничные могилы, – объяснил сторож (когда мы посетили это кладбище лет двадцать тому назад). – Под каждым холмом зарыто человек по пятидесяти. Это я как теперь помню. Под большим крестом была раскинута парусиновая палатка: в ней помещался „батюшка“ с дьячком… оба выпивши (да и нельзя иначе: бодрости ради!), и тут же полицейские. Ямы вырыты глубокие; на дно известь всыпана и тут же целыми бочками заготовлена… Ну, видим – едут из города возы: гробы наставлены, как в старину дрова складывали, друг на дружку нагромождены; в каждый воз пара лошадей впряжена, и то еле лошадям под силу. Подъедут возы к ямам: выйдет «батюшка» из палатки, горсть песку на все гробы кинет, скажет: „Их же имена Ты, Господи, веси“ – и все отпеванье тут… Гробы сразу сваливают в яму, известью пересыплют, зароют – и дело с концом! Бывало иной гроб тут же и развалится; да не сколачивать-стать! И сказать к слову – смраду особенного не было! Раз, что покойникам залеживаться не давали, а два – вокруг города леса горели, так, может статься, дымом-то и воздух прочищало!»
Этот рассказ сторожа – верная картина того, что происходило на всех «холерных» кладбищах.
Несколько памятников на «Куликовом» воздвигнуты над могилами людей замечательных и место вечного их успокоения не должно быть забыто.
Влево от входа под тремя раскидистыми елями сохранилась плита с надписью, почти смытою дождями. Двадцать лет тому назад явственными черными буквами на ней было иссечено: «Здесь покоится тело Матвея Яковлевича Мудрова, действ. ст. сов., доктора медиц., профес. Московского университета, президента центральной холерной комиссии в Петербурге – окончившего земное свое поприще после долговременного служения на пользу страждущего человечества, в христианском подвиге подаяния помощи зараженным холерою, сраженного ею и павшего жертвою своего усердия 7-го июля 1831 г.».
Не знаем, до какой степени справедлив слышанный нами рассказ о кончине покойного. 1-го июля происходило открытие временной больницы для судорабочих на Калашниковой пристани, при котором М.Я. Мудров говорил прекрасную (хотя несколько витиеватую) речь, напоминая присутствовавшим о любви к ближнему и самопожертвовании. Это воззвание не было фразою, так как Мудров сам подавал пример человеколюбия и самоотвержения, проводя дни и ночи в холерных больницах. Дня через четыре, побуждаемый любознательностью, он отважился на подвиг неслыханный: выразил желание вскрыть труп холерного. Молодой доктор В.И. Орлов[12] вызвался помогать профессору, который безотлагательно приступил к делу… но едва взял нож, как почувствовал себя дурно: обнаружились признаки злейшей холеры, и на другой день Мудров скончался. Точно проклятая болезнь не хотела допустить ученого мужа проникнуть и разгадать ее тайну.
В нескольких шагах от могилы М.Я. Мудрова похоронен наш знаменитый гидрограф – адмирал Гавриил Андреевич Сарычев (скончался в ночь с 29-го на 30-е июля).
Далее, под большим гранитным обелиском, покоится прах инженер-генерала графа Карла Ивановича Оппермана (скончался 1-го июля). Нелепые слухи об отравлении, волновавшие простой народ, не были отвергаемы лицами образованных классов общества. Граф Опперман – человек умный, просвещенный, скончался от холеры с той мыслью, что он жертва таинственных отравителей. Накануне своей кончины, совершенно здоровый и бодрый, он был в Стрельне и имел неосторожность, будучи сильно разгорячен, напиться холодной воды из колодца. Холера не замедлила… Умирая, граф Опперман требовал, чтобы колодезная вода была подвергнута химическому разложению, утверждая, что она отравлена[13].
Почти рядом с его памятником на холерном кладбище пять могил, обнесенных особою оградою. На всех памятниках одно число: 24-го июня – день, в который (не первое и не последнее) целое семейство исчезло с лица земли.
В исходе двадцатых годов жил в Петербурге в собственном доме на Выборгской стороне богатый, известный всему городу купец Василий Иванович Пивоваров, пользовавшийся вполне заслуженной репутацией умного, развитого человека, радушного хозяина и честного негоцианта. В исходе 1830 года, пользуясь понижением цены на деревянное масло, бывшее в привозе, он начал скупать его на бирже большими партиями. Знакомые смеялись ему, он же им в ответ сам усмехался, прибавляя, что они в коммерческих делах ничего не смыслят. Покойному И.В. Буяльскому, с которым он был очень дружен, Пивоваров сказал в откровенную минуту, что от оборота с деревянным маслом ожидает в будущем году громадных барышей. «Расчет верный и безошибочный, – сказал он. – Холера непременно пожалует к нам: в приходе кораблей будет немного, а запрос на масло усилится; оно и на лекарство понадобится, да – гром не грянет, мужик не перекрестится – и люди богомольнее сделаются: чаще лампады теплить станут»…
Расчет Пивоварова был верен: масло было распродано с большими барышами, до последней бочки… но холера за выгодную игру на бирже сыграла с купцом злую шутку, взяв с Пивоварова страшный куртаж: в течение 24-го июня она сразила его самого, его жену, старшего сына, невестку и кухарку, бывшую у них в услужении… не пощадила даже рыбака, у которого в то утро жена Пивоварова торговала рыбу…
Впрочем, судя по рассказам старика-сторожа холерного кладбища, почти с каждой могилой сопряжены воспоминания, от которых дрожь пробегает по телу.
Со второй половины июля эпидемия, видимо, стала ослабевать. Известие о совершенном ее прекращении было напечатано в газетах в достопамятный день – 7-го ноября. Этот день – бедственный семь лет тому назад (в 1824 г. – наводнение) был теперь днем общей радости: Бог умилостивился над скорбящим городом.
Нельзя не заметить, что это страшно бедствие пробудило во всех классах общества те чувства христианской любви к ближнему, которые в дни благополучия как-то засыпают в человеке. Пожертвования в пользу овдовевших и осиротелых отовсюду лились дождем вместе с теплыми слезами сострадания. Совершено было много подвигов благотворительности; много было принесено прекраснейших жертв, но в их массе не должна исчезнуть следующая.
В редакцию «СПб ведомостей» прислано было безымянное письмо такого содержания: «В нынешнее горестное для всех время одно весьма небогатое семейство потеряло отца и покровителя, у которого было двое детей: сын и дочь. Сия последняя имеет девятерых детей, для которых последний был истинный дед и благодетель. Хотя имеют они отца, но он им, при всех своих усилиях, безбедного содержания дать не может. Сие большое семейство посылает 75 рублей для раздачи таким несчастным, которые также потеряли своих родителей».
