На западе лес переходил в травянистую равнину; на севере и на востоке лесная растительность становилась более однообразной; к югу не было великих озер, а значит, и больших прибрежных территорий, которые использовали все племена ирокезов, кроме могауков, самого восточного племени союза. Более того, как заметил отец Сагар, климат между северными и южными берегами Великих озер становится все более благоприятным для сельского хозяйства, когда углубляешься в земли ирокезов: граница местности, где свыше 140 дней в году возможны заморозки, что делает невозможным выращивание кукурузы, проходит к северу от озер Онтарио и Эри и вдоль южного берега озер Гурон и Мичиган.
Именно разнообразие условий леса, в котором они жили, позволило ирокезам вести сезонные переходы без устройства постоянных поселений или городов. Год у ирокезов состоял из времени посадки, сбора урожая, рыболовства, охоты и сбора кленового сока. Сок следовало собирать в кленовых рощах ранней весной. Кукурузу сажали в другом месте, вблизи длинного дома. Зиму лучше всего проводить в разбросанных лагерях, с подвижными охотничьими группами. Периодически места расположения поселков приходилось менять из-за истощения почвы и опустения леса. Тем не менее в подходящее время года здесь могло быть сосредоточено значительное население. Самым крупным поселением в районе Великих озер в XVII веке был Каскаскиа на Иллинойсе; в 1680 году здесь насчитывалось свыше семи тысяч жителей[390], но обычно поселки гуронов и ирокезов насчитывали примерно тысячу человек.
Питалось население характерной триадой, своего рода культурным посланием юга: кукуруза, бобы, тыква. Вкусом, запахом, ощущением жизни ирокезов можно насладиться при помощи кукурузной каши на тарелке из коры и запаха измельченного в порошок табака — кашу едят, а табак вдыхают духи, упоминаемые почти в любом ирокезском мифе. Чтобы без металлических инструментов расчищать искусственные поляны для посадки, деревья нужно было валить с большим трудом — кольцевать их и выжигать: на стволе на высоте в два-три фута над землей кольцом вырезали кору, внизу наваливали ветки и поджигали их; так поступали до тех пор, пока пень не прогорит. «Расчистка леса, — пишет отец Сагар с нехарактерной для него недооценкой, — представляет собой проблему»[391]. Народные воспоминания о технике вырубки и выжигания можно увидеть на картине, на которой уцелевшие представители племени сенека изобразили мир духов своих предков: предки обрабатывают участки между высокими пнями[392] и сохраняют традиции охотничьей магии, которыми готовы поделиться и с потомками в обмен на почитание и подношения.
Не зная более эффективной технологии вырубки, ирокезы и их соседи не могли обходиться без леса. Однако было бы ошибкой считать, что они были привязаны к длинным домам своей технической неизобретательностью. Общества разрабатывают ту технологию, в которой нуждаются. Едва им перестает нравиться их среда обитания, они находят способы изменить ее. В отличие от их европейских и азиатских двойников у жителей леса Северной Америки не было перед глазами примера, который пробуждал бы их недовольство. А что касается стратегии выживания, то в культурах юго-запада и юга строительство городов не принесло плодов. Не было и вызова лесам со стороны враждебных идеологий, как в случае ненавидевшей леса римской религии или христианства. Всякий раз, надевая ритуальные «личины» — изображения мифических существ, увиденных во снах или в листве, когда они перебегают от дерева к дереву[393], ирокезы провозглашали свою верность лесу. Духи представляются в виде голов без тел, с длинными раскачивающимися волосами, с выпуклыми глазами, растянутым ртом, высунутым языком, толстым или приплюснутым носом — или с любой комбинацией этих черт, — и требуют кукурузную кашу и табак. В благодарность они придают маскам лечебную силу и позволяют шаману выдерживать жар, когда он рукой загребает уголья и сдувает горячий пепел на больного.
Ирокезы получили в свое распоряжение первую в истории Соединенных Штатов резервацию и все еще владеют несколькими участками первичного леса, предоставленными им людьми с меньшим количеством экологических запретов. Упадок начался в XVII веке с прекращением роста населения, вероятно, связанным, как и во всем остальном Новом Свете, с распространением европейских болезней, к которым у туземцев не было иммунитета. Сокращение населения не привело к изобилию ресурсов из-за потока беженцев в район Великих озер и из-за все более смертоносной конкуренции, связанной с торговлей мехами. Спрос в Европе на меха сказался на лесе индейцев так же, как потребность в рабах — на туземных царствах западной Африки. Это не главная причина насилия, но она усугубила насилие, тем более введя огнестрельное оружие. Вначале в нескольких войнах воины-иро-кезы, вооруженные английскими ружьями, грозили превратить весь район Великих озер в ирокезскую империю; но жертвы расширяющегося влияния ирокезов сопротивлялись с помощью французского оружия, пока в 1701 году не был заключен общий мир. Вражда Франции и Англии до 1763 года и Англии и Америки с 1776 года позволила племенам индейцев сохраниться; но Американская революция разрушила союз племен: племена союза встали на стороны обоих соперников. Победа колонистов привела к началу создания системы резерваций, которая почти лишила ирокезов их традиционных земель. Большая часть резерваций, созданных в 1780-е и 1790-е годы, была уничтожена в середине следующего столетия, когда в живых оставалось всего около пяти тысяч ирокезов. Сегодня ирокезы живут в городах и практически неотличимы от остальных американцев, за исключением времени праздников, когда они собираются в длинных домах, разыгрывают сцены в масках и рассказывают об истории своего народа.
Плаванье на бревенчатом плоту: Европа после леса
С невероятной приверженностью римским чувствам и точностью их передачи Линдсей Дэвис недавно снял серию детективных фильмов и триллеров о Риме времен Веспасиана. В одном из них герой исполняет поручение на краю все еще заросшей лесами Европы сразу за пределами империи[394]. То, что он видит, ему очень не нравится: чуждый мир, дикие звери, вредный воздух, странные звуки, нависающий подлесок, «грибы как морщинистые лица», свисающие с древних деревьев, и римский лагерь, пустой, если не считать костей жертв массовой бойни. Лес — страна диких племен, где и человек и природа одинаково смертельно опасны для римлян.
После не слишком настойчивых попыток Рим решил, что участки сплошного леса, который все еще покрывал большую часть североевропейской равнины и предгорья за Рейном, не стоит цивилизовать. Германия Тацита покрыта дикими лесами и болотами. Он признает, что эту местность можно превратить в сельскохозяйственные угодья, но германцы предпочитают своих низкорослых коров. У них мало золота и серебра — но не из-за благородного самоотречения, а просто из-за неизлечимой бедности[395]. У них не только нет городов, «они даже не хотят, чтобы их дома стояли по соседству друг с другом», а предпочитают «жить отдельно, там, где им понравится источник, роща или лужайка… Они не строят каменные стены и не покрывают крыши камнем, устраивая жилища из грубо срубленных стволов деревьев или выкапывая в земле и покрывая грудой навоза»[396]. Пища у них простая — дикие плоды, свежая дичь и свернувшееся молоко. «Они удовлетворяют голод без приготовления сложных блюд и без приправ. Но в удовлетворении жажды они не проявляют такой похвальной умеренности». Чтобы их завоевать, лучше всего дать им сначала опьянеть[397].
