– По рукам! Я – ваш слуга.
– И он тоже! – болезненно застонал Боб, увидев, как француз, без видимого отвращения, жмет руку негодяя.
– А теперь – в путь! – приказал Джонатан тоном, не терпящим противоречий. – Боб пойдет первым, за ним Ник, потом Питер, потом Нед Мур, а потом – вы, месье Навар, ну а за ним – мой приятель Джо Салливан… Я буду замыкать шествие. Go ahead! В Одинокий дом!.. Ты, Боб, давай без фокусов, а то башку проломлю.
* * *
По дороге (в «индейской веренице» можно разговаривать между собой) Джонатан узнал от Неда Мура обо все событиях, случившихся от нападения на дилижанс до встречи у туши второго гризли. Медвежью шкуру подняли не без труда на вершину сосны вместе с двумя окороками.
Зная, что полковник реально освободился от десяти тысяч долларов, Джонатан не стал менять своего мнения о бывшем сообщнике и цинично добавил:
– Это сильный человек. Ну а чтобы стать очень сильным, он должен был бы всем вам перерезать горло, поджечь домишко Джо Салливана и улизнуть от гризли. А вот я бы всё это проделал!
Продвигаясь с бесконечными предосторожностями, маленький отряд кое-как продвигался в снежных заносах и приближался к Одинокому дому.
Это шествие, достаточно тягостное для каждого, становилось временами подлинной пыткой для бедного Боба со связанными за спиной руками. Он часто спотыкался и, не в силах удержаться на ногах, падал мешком при каждом неверном шаге.
Его спутники, проникнувшись жалостью к ковбою, раз за разом помогали ему подняться, пока Фелисьен Навар, взбешенный в глубине души ролью, навязанной ему обстоятельствами, сумел шепнуть ему на ухо:
– Держитесь, Боб! Рассчитывайте на меня… и на них тоже!
Удивленный и восхищенный, ковбой бросил на достойного парня взгляд, полный признательности, и прошептал сдавленным голосом:
– Спасибо!.. Вы настоящий заокеанский француз!
Вскоре показались бурые крыши Одинокого дома, частокол, выступающий всего на какой-либо фут над уровнем снега, столб дыма и лай собак, учуявших чужаков.
В тот момент, когда маленький отряд проникал во двор, Джонатан, умелый стратег, покинул арьергард и встал во главе. Он резко открыл дверь и неожиданно вошел в большую комнату.
– Смотри за Бобом, – сказал он Джо. – В особенности же не дай ему закричать.
Потом он добавил, обращаясь к desperados:
– А вы, парни, смотрите во все глаза и готовьтесь прийти мне на помощь.
– Конечно! – ответил от имени бандитов сильно побледневший Фелисьен Навар.
Джонатан при этих словах взял в правую руку револьвер, ухватился левой рукой за массивное кольцо, служившее для подъема тяжелой железной щеколды, бесшумно толкнул дверь и вошел в комнату.
Он рассчитывал на внезапность, пользуясь которой намеревался убить троих беззащитных юношей. Заметив в другом конце помещения Жака, склонившегося над кучей шкур, где отдыхали его раненые братья, он собирался открыть по нему огонь, а потом перестрелять по очереди других братьев.
Его необычайная сноровка позволяла ему совершить этот мрачный подвиг, потратив минимум времени, которого хватило бы другому пришельцу только для того, чтобы зарядить револьвер.
Жак ничего не слышал: так тихо открылась дверь.
Джонатан направил свое безотказное оружие на Жака, но тут за плечами негодяя раздался резкий крик.
– Берегись, Жак!.. Тревога! Здесь Джонатан! – закричал по-французски Фелисьен Навар.
Жак резко рванулся в сторону, но избежать пули, посланной с дьявольской точностью, не смог.
Прозвучал выстрел… Бедный юноша тяжело наклонился и прошептал с болью и тревогой в голосе:
– Ах, Боже мой! Кто позаботится о моих братьях?
Едва раздались эти слова, как пришедший в бешенство, бледный, источающий ненависть Джонатан обернулся к Фелисьену и выстрелил в него в упор с криком:
– Вот тебе!.. Сдохни… грязный предатель!
Смертельно пораженный в грудь, несчастный упал в тот самый момент, когда Жак говорил:
– Кто позаботится о моих братьях?
– Я позабочусь! – послышался юный, свежий, звучный голос.
И одновременно раздался третий выстрел, с другого конца комнаты, и Джонатан, получив пулю между глаз, качнулся вперед, назад, а потом, не издав ни звука, грохнулся как молнией пораженный.
После этого Кейт Салливан, с револьвером в руке, прыгнула через пороховой дым на шею отцу и забормотала бледная, как смерть:
– Отец!.. Они мне спасли жизнь… Я не хочу, чтобы их трогали… А если я убила, – продолжала она, всплеснув руками, – так только того, кто хотел их лишить жизни…
– Ты хорошо сделала, дочь моя, – прервал ее контрабандист, раскрывая девушке объятья. – Благодарность – наша семейная добродетель… Эти молодые люди святы для меня. Ты также показала себя храброй riflewoman[103] и так ловко отправила на тот свет бедного Джонатана, что он и пикнуть не успел!
– Спасибо, отец! Вы добры и справедливы.
Раздался третий выстрел, с другого конца комнаты
– Не знаю, насколько добр может быть старый нечестивец моего склада характера, но – истинный Бог! – я твой отец и люблю тебя всей душой.
– Отец, освободите этого храброго Боба, которого связали как злодея, и окажите помощь этому джентльмену, жертве собственного благородства.
– Благодарю от всего сердца, мадемуазель, – прошептал угасающим голосом Фелисьен Навар, сглотнув струившуюся изо рта кровь. – Только всё будет бесполезно. Я это чувствую. Боб!.. Месье Салливан!.. Отнесите меня к моим новым друзьям… к молодым американским французам… к братьям.
– Вы будете жить, мой дорогой месье… Слово ковбоя. Раны существуют, для того чтобы их вылечивали… А вы как, Жак?
– Пуля вошла в бедро… Если она не задела кишки, то я через пятнадцать дней буду на ногах. Вы вынете эту проклятую пулю? Месье Фелисьен, мы вам обязаны жизнью, также как и мисс Кейт… Заботы нашей храброй подруги и наша братская преданность вас вылечат…
– Ба!.. Не будем больше об этом! – ответил раненый; его голос прерывался зловещей икотой. – Давайте лучше… извлечем… мораль… из этой истории… Хотите? Французов часто обвиняют… во вмешательстве… в дела, их не касающиеся… в легкомысленном вмешательстве в войны… Возможно и так!.. Но у них… по крайней мере… нет заинтересованности… Они жертвуют собой… ради справедливости… чести… Прощайте… молодые люди!.. Будьте счастливы… Это – последнее пожелание француза… из Франции.
