Согласно переписи 1911 г., число уроженцев Российской империи в Австралии составило уже 4456 человек. По донесению из Мельбурна генконсула Российской империи в Австралийской федерации и Новой Зеландии князя А. Абазы (1911–1917), в Австралию в это время ежемесячно приезжали от 90 до 150 чел. из Сибири и Дальнего Востока, 20–30 человек из Европейской части России и примерно столько же из Канады и США. Большинство из вновь прибывших были коренными русскими, преимущественно сибиряками. Тогда основным центром российской иммиграции стали северо-восточный австралийский штат Квинсленд и его столица Брисбен, где в 1912 г. была целая улица, заселенная русскими. Брисбен был первым портом на пятом континенте, куда заходили пароходы из Японии и Китая, а большинство русских, попадавших сюда таким путем, не имели средств, чтобы двинуться дальше в глубь страны. Правительство штата, заинтересованное в увеличении его населения, не стремилось к ужесточению иммиграционного контроля. Следует учесть и тот факт, что обширность территории Квинсленда и малая заселенность делали его привлекательным с точки зрения обзаведения собственным участком земли, о чем мечтал каждый крестьянин.
Установить точную численность русских иммигрантов в Австралии накануне и в годы Первой мировой войны достаточно сложно. В Российской империи не было эмиграционного законодательства и почти полностью отсутствовала статистика эмиграционного движения, а значительная часть эмигрантов покидала страну нелегально. Австралийская же статистика не делила российских эмигрантов по национальным группам, относя к русским всех, родившихся в Российской империи, включая сюда Польшу и Финляндию. В переписях населения многие российские переселенцы принять участие не могли, так как не имели постоянного места жительства, переезжая из одного штата в другой в поисках работы. К тому же нужно заметить, что наибольший приток эмигрантов из России пришелся на второе десятилетие XX в., а с 1911 по 1922 г. перепись населения в Австралии не проводилась. Единой точки зрения в литературе по поводу численности как российских в целом, так и русских иммигрантов в частности здесь накануне и в годы Первой мировой войны нет. Расходятся мнения и двух отечественных специалистов по вопросам российской эмиграции на пятом континенте. А. Ю. Рудницкий склоняется к цифре в 5000 человек накануне войны 1914 г., ссылаясь на мнения большинства авторов. По подсчетам же А. И. Савченко, к началу войны насчитывалось 9384, а в 1917 г. — 10 938 выходцев из России. По данным российского генерального консула А. Абазы, в мае 1914 г. во вверенном ему округе насчитывалось 12 тыс. выходцев из Российской империи, из которых одна тысяча приходилась на Новую Зеландию, а остальные распределялись следующим образом: Квинсленд — 5 тыс., Новый Южный Уэльс — 2 тыс., Виктория — 1,5 тыс., Южная Австралия — 1100 человек, Западная Австралия — 1200 человек, Тасмания — 100 человек, Северная Территория — 50 человек, Новая Гвинея и острова Тихого океана — 50 человек. Таким образом, исходя из приведенных данных, можно предположить, что россияне составляли от 0,2 до 0,4 % всего населения Австралии, насчитывавшего тогда около двух с половиной миллионов человек.
После окончания Второй мировой войны учет прибывающих эмигрантов также велся отвечавшей за этот процесс Международной организацией по миграции (IRO). Согласно ее статистике, в Австралию из послевоенной Европы прибыли 19 607 украинцев, 670 белоруссов и 4944 русских. Однако, по данным исследователя К. Хотимского, только в 1949 г. из Европы переехали 4520 русских беженцев, а в 1950 г. — 1690. В переписи населения от 1954 г. 13 091 русский указал местом своего рождения СССР. В 1986 г. в Сиднее члены Австралийского совета церквей и сотрудники Иммиграционного департамента устроили прием, на котором было объявлено, что программа по расселению русских эмигрантов из Китая была закончена в мае 1984 г. и всего в Австралию по этой программе прибыло более 15 тыс. человек (Единение, № 33, 1986). Всего же к августу 1994 г. в Австралию прибыло 5 218 000 эмигрантов.
Как вспоминает эмигрант послевоенных лет, ветеран Русского корпуса, ныне покойный Ю. М. Доманский, Сидней XXI в. уже совсем не тот, что был в те дни, когда здесь появились первые послевоенные эмигранты — молодые, буйные, талантливые, воспитанные войной, готовые обратить Австралию в рай земной, в такой, какой им хотелось. Похожий опыт удался в Харбине, Шанхае, так почему бы не попробовать и в Австралии? Сегодня Сидней совершенно иной, незнакомый, совсем не тот тихий, уютный провинциальный город, каким он был 60 лет тому назад. Глубокая английская провинция времен Чарльза Диккенса. По Сиднею уже бегали автомобили, автобусы, катились по рельсам электрические трамваи, а в Ньютауне все еще показывали дом, в котором стоял свадебный стол из романа Диккенса. Конечно, в то время все уже было по-современному, но водитель автомобиля на перекрестке высовывал из окна руку и показывал, куда он поворачивает. На автобусах и больших грузовиках были установлены желтые железные ладони, которые со скрежетом и грохотом выдвигались наружу и указывали направление. И люди были другими. В 40-градусную жару солидные мужчины — чиновники, учителя, хозяева частных магазинов, одетые в суконные костюмы, с цепочкой и с брелоками через весь живот, при галстуке и в шляпе, — стояли группами на тротуарах, заложив большие пальцы в верхние карманы жилета, и вели непринужденный разговор. При встрече с дамой полагалось снять шляпу и с низким поклоном уступить ей дорогу. На дамах были длинные, до пят, платья с множеством оборок и бантиков и широкополые шляпы с цветами. Зонтиков от солнца никто не носил — считалось неприличным.
«На нас, эмигрантов, австралийцы смотрели как на людей с луны — уже потому, что мы ходили без шляп и пиджаков, говорили на каких-то странных языках, неимоверно коверкали английский, на котором, как верили австралийцы, сам Господь Бог говорит. И, что самое странное, эти дикари живут в Австралии уже несколько лет, а в тюрьмах их нет. А где там нам, эмигрантам, было еще в тюрьмах сидеть? Да и люди-то мы были не тюремного типа. Эмиграция всех европейских народов состояла главным образом из интеллигенции. И все были рады, что, наконец, добрались куда-то, где после десятка дет войны и скитаний по всякого рода лагерям и связанных со всем этим передряг представилась возможность начать нормальную жизнь» (Ю. М. Доманский).
И если еще в 1911 г. русский эмигрант, бывший эсер Г. М. Иванов писал своему другу в Россию: «Нет ничего хуже для мыслящего человека, когда его не понимают окружающие, когда он ежеминутно живет с мыслью, что благодаря незнанию языка окружающие считают его ниже себя, некультурным, полудикарем, хотя бы эти окружающие в действительности стояли и ниже его во всех отношениях», то подобное сохранялось и в последующие годы и десятилетия. Отголоски слышны и по сей день, даже в многонациональной Австралии.
Послевоенный наплыв эмигрантов в Австралию начался с конца 40-х гг. прошлого века, а уже в 50-х иностранная речь слышалась повсюду. Появилось много иностранных кафе, называвшихся тогда милк-барами, деликатесных, кондитерских. Пекарни — греческие, итальянские, венгерские, польские, румынские, сербские — какие угодно! Были и русские предприятия, открытые еще прежними эмигрантами, приехавшими в 1920–1930 гг.
В Кабраматте, рядом со строящейся церковью, появилось «начало» русского дома престарелых. За это дело взялась простая русская женщина Агафья Иосифовна Бежалова, приехавшая в 1939 г. в Австралию из Шанхая. Здесь, в Сиднее, уже было много одиноких людей пожилого возраста, которым деваться было некуда. Надо было им помогать. Продавая мыло или просто требуя от людей денег на помощь старикам, подсобрала Бежалиха, как ее тут называли, деньжат. Купила домик в Кабраматте и поселила в нем нескольких одиноких русских стариков. Потом нашлись помощники, и дело закипело. Теперь это — миллионное предприятие и один из современных и благоустроенных домов престарелых в Австралии.
