Она не может доверить свою судьбу могущественному главному редактору или капиталистам из совета директоров. Она должна сама решить, как ей жить, на что тратить время и чем заниматься.
Сначала, естественно, дети и Томас. Она и так не слишком прилежно за ними приглядывает. Но если она справится с этим, то все равно ей нужно нечто большее, чем уход за домом и садом. Ей нужно настоящее дело, к которому она была бы по-настоящему причастна.
Было бы глупо отказываться от денег, это неоспоримый факт. Нельзя покидать «Квельспрессен» без солидной денежной компенсации.
По меньшей мере надо потребовать зарплату за два года. В идеале за три. Кроме того, надо сохранить за собой компьютер.
С компьютером проблем не будет — он очень старый.
Вот и дождалась. Главный редактор открыл дверь своего кабинета в глубине отдела культуры.
— Входи, — пригласил Андерс Шюман. — Здесь тесно, но ты можешь сесть на мой стул, а я сяду на стол.
Она вошла в кабинет, и Шюман закрыл дверь.
— Ну и что ты об этом думаешь? — спросил он. — Действительно, все изменилось, не правда ли?
— Трудно поверить, что это та самая редакция, в которой я работала, — с трудом выдавила Анника.
— Хочешь кофе, воды?
— Нет, спасибо, — торопливо ответила Анника. — Я прекрасно себя чувствую.
Она опустилась на стул главного редактора.
Он сел на стол поверх разложенных на нем бумаг и распечаток, положил руки на колени и посмотрел на Аннику.
— В отпуске я много думала, — сказала Анника и глубоко вздохнула. — Я очень много думала — о работе, о будущем в газете, о том, что представляю себе будущим.
Андерс Шюман устроился на столе поудобнее и с любопытством воззрился на Аннику.
— Понимаю, — сказал он. — И к каким же выводам ты пришла?
— Надо быть строже к своим амбициям, — ответила она. — Думаю, их невозможно продать за деньги, амбиции — это невосполнимая потеря. У меня есть соседка, которая…
Анника замолчала, прикусив губу.
— Для меня важна, безумно важна моя работа, — сказала она. — Может быть, даже не сам факт найма, но осмысленная трата времени. Важно, чем я занимаюсь в отпущенное мне время, а работать только потому, что нужны деньги…
Она замолчала и откашлялась, а Шюман, сморщив лоб, продолжал пристально смотреть на нее.
— Я хочу сказать, — продолжила Анника, — что деньги — это всего лишь деньги, хотя в то же время нам всем надо жить, и деньги очень важны — они определяют, как ты живешь, и поэтому многие люди готовы на все ради денег.
Главный редактор задумчиво кивнул.
— Это, конечно, верно, — сказал он.
— Нет, я не превратилась в законченного материалиста, — сказала Анника. — Совсем нет, но я не могу отрицать символическую значимость денег и то, что они, вопреки всему, представляют.
Шюман нахмурился. Он не вполне понимал, что имеет в виду Анника.
— Вот и все, что я хотела сказать, — тихо закончила она.
— Ты общалась с полицейскими, ведущими расследование убийства на нобелевском банкете? — спросил главный редактор.
Анника нервно моргнула от неожиданного вопроса.
— Э… да, — ответила она. — А что?
— Почему они топчутся на одном месте? Не происходит ничего нового! Они что-нибудь выяснили об убийстве фон Беринга?
— У меня такое впечатление, что они продолжают работать. Но на сегодня они заткнули все лазейки. Никаких утечек нет.
— Я недавно много думал о достойной журналистике, — сказал Андерс Шюман. — О серьезных расследованиях, которыми ты когда-то занималась. Об умении понять отчет парламентского омбудсмена, например. Это умение в нашей газете вымирает.
Анника изумленно воззрилась на босса.
— О каком докладе ты говоришь? Кто-то озаботился обеспечением безопасности на нобелевском банкете?
— Думаю, тебе пора возвращаться и начинать работать, — сказал Шюман. — Как ты считаешь? Это возможно или твоя информация об убийце все еще под запретом?
У Анники закружилась голова.
Вернуться?
— И… как ты это видишь? — спросила она.
Шюман встал и подошел к шкафу.
— Я предлагаю тебе выйти на работу первого июня. Это в следующий вторник, — сказал он, что-то ища в нижнем ящике. — Тебе это подходит?
Она удивленно смотрела на босса, чувствуя, как один за другим рушатся все ее аргументы.
Вернуться и начать работать, как будто ничего не произошло? Как будто ее не выгнали, как надоедливую дворнягу, на целых шесть месяцев, выключили из жизни, лишили надежного места в мире?
— Да, конечно. — Она слышала собственный голос как бы со стороны. — Во вторник. Да, вторник подойдет.
Андерс Шюман выпрямился. Волосы его растрепались, лицо покраснело от натуги.
— Вот, — сказал он, кладя на стол сумку с ноутбуком. — Отныне ты у нас один из сменных репортеров: ты будешь сама выбирать, где тебе работать — дома или в редакции, но ты в любой момент должна быть доступна. Ты не имеешь права путешествовать по миру, не сообщив, где находишься и что делаешь.
— Хорошо, — сказала Анника и пододвинула к себе компьютер — такой же, как у Берит.
— Если ты захочешь поработать здесь, то твое место будет за отделом публицистики, во всяком случае, пока. Потом мы посмотрим, как эти места будут использоваться.
Он ткнул пальцем в компьютер:
— Посмотри, как работают установленные программы — с этими новыми машинами постоянно головная боль…
Анника нажала кнопку включения, и ноутбук, заурчав, ожил. В качестве пользователя была уже указана Анника Бенгтзон.
Андерс Шюман снова сел на стол.
— Я бы хотел получить дополнение к истории событий на нобелевском банкете, — сказал он. — Ты говоришь, что общалась со следователями? Узнала что-нибудь новое? То, что мы могли бы опубликовать?
Анника скользнула пальцами по клавиатуре.
— Мне надо посмотреть, — сказала она, с улыбкой взглянув на босса. — Я могу посмотреть, что сумела спрятать в закрома.
Главный редактор стоял перед ней, явно испытывая неловкость.
— В последнее время я слишком сильно рванул вперед, — сказал он. — Эти нововведения оказали на газету большее воздействие, чем я мог вообразить. Иногда…
Он замолчал и отвел взгляд.
— Иногда — что? — спросила Анника.
Несколько секунд он стоял молча, словно сомневался, стоит ли продолжать.
— Иногда у меня возникает такое чувство, будто мы ухитрились утратить былой дух газеты, увлекшись новшествами, — сказал он. — Мы наладили массу новых выпусков, но забыли, зачем это сделали.
