Тем не менее крестьянские оценки районной и сельской власти различались. Крестьяне отмечали, в частности, нерегулярность присутствия в деревне чиновников из района. Оценки крестьянами последних относятся, как правило, не к этим людям как таковым и их профессиональной деятельности в целом, а к моментам их приездов в деревню. Порой прибытие районных функционеров в село оценивалось его жителями как стихийное бедствие. Даже председатель ТТТе-кинского сельсовета Великоустюгского района Лоплевина, выступая на районном съезде советов, подчеркивала бессмысленность таких визитов: «От уполномоченных Иванинского и Паникаровского… кроме ругательств и матов ничего не слыхали. Побыли несколько часов и обратно в Устюг»[400]. Весьма показательные результаты череды подобного рода вмешательств в жизнь деревни описаны в письме М. И. Калинину жителя деревни Багрино Кубино-Озерского района А. Талалова[401]. Свою историю кубино-озерский крестьянин начинает с образования в этой деревне колхоза, первым председателем которого стал сектант евангелист Кувалдин. Талалов подчеркивает, что избрали его против воли крестьянского сообщества деревни, для которого, вероятно, важное значение имел конфессиональный фактор. Однако именно связи Кувалдина с местной властью помогли занять, по мнению автора письма, пост председателя колхоза. «Нефедовский сельсовет не пошел на встречу колхозу, а пошел на встречу классовому врагу, прибрал его под свои крылышки, ибо сам предрика с инспектором Бирюковым приехали ночью к сектанту и вызвали его в поле на совет», — писал А. Талалов. Позднее, уже при другом председателе, эмиссары районной власти также оказывали влияние (отрицательное, по мнению крестьян) на ход дел в колхозе. Каждый новый визитер из района запугивал нового председателя «судом» и «ответственностью», так что тот со страху решил свести счеты с жизнью. Убить себя ему не дали и от должности освободили. Третий председатель, сразу поняв, что дело «горит», уже на второй день своего председательства ушел в отпуск. В результате колхоз развалился, что, соответственно, спровоцировало очередной приезд районного начальства, которое потребовало от крестьян сдавать скот, на что жители Багрино отвечали: «Имеете власть берите». Видя безуспешность своих усилий, районные эмиссары решили передать земли колхоза вместе со всеми посевами соседнему совхозу, что, разумеется, вызвало недовольство крестьян Багрино. Последние послали в Архангельск ходока с жалобой. Вслед за этим в деревню приехал представитель краевой администрации Родин и отменил решение предыдущей комиссии, разрешив крестьянам делить собранный урожай в соответствии с заработанными трудоднями. Визит краевого чиновника стал причиной приезда в деревню новой комиссии из района, которая должна была расследовать причины развала колхоза, однако занялась сведением счетов с вдохновителями жалобы в краевые органы власти. Жертвой этого разбирательства и стал автор письма.
Описанные выше перипетии ярко высвечивают два свойства крестьянского восприятия районной власти. Во-первых, несмотря на всю схожесть образов районного чиновника и служащего сельсовета, властные полномочия первого признавались жителями села независимыми от мнения крестьянского сообщества. Крестьяне деревни Багрино, несмотря на всю непопулярность решений эмиссаров районной власти, все же не пытаются сами противодействовать им, закидав, например, валенками. Вместо этого они посылают «ходока» в краевые органы. Во-вторых, регулярные наезды служащих из района воспринимаются крестьянами как должное, своего рода неизбежное зло. Районные служащие оцениваются почти как «варяги», которые имеют право появляться в деревне когда угодно и как угодно вмешиваться во внутреннюю жизнь села. Такое понимание крестьянами природы власти порой приводило к курьезам. Сюжет почти из гоголевского «Ревизора» описывал в своей докладной записке командир одной из батарей 10-го артполка Макаров, посланный зимой 1930 года в район комплектования полка для пропаганды коллективизации. Прибыв в Исаевский сельсовет Кубино-Озерского района, он обнаружил, что колхозы там уже образованы — в результате деятельности некоего «товарища Кирова», рабочего фабрики «Сокол», которого, по словам Макарова, крестьяне почитают «не то вредителем самозванцем, не то человеком, имеющим громаднейшую власть». При этом следует учесть, что Макаров, возможно, мог быть несколько раздосадован тем, что опоздал со своей миссией, однако его рассказ о деятельности Кирова содержит столь колоритные детали, отражающие различные оттенки крестьянского восприятия власти, что мы позволим процитировать довольно большой отрывок из него:
«…Заехав в дер[евню] Исаево, остановившись у бедняка АЛЕКСАНДРОВА спросил как он живет. Он ответил, что живет ничего. 4-й день как в колхозе. Тут я попросил рассказать как у них организовывался колхоз, он говорит, что 3 дня тому назад ко мне в дом вечером пришел какой-то неизвестный человек, снял шапку и стал молиться богу и все начитывал «господи помоги», потом он обратился ко мне спросил меня “НУ В КОЛХОЗ ПОЙДЕШЬ ИЛИ НЕТ”. Я не знал, что ответить и долго ничего не отвечал, потом сказал, что если все пойдут, так и я пойду. Он ответил, если не пойдешь так опишу все имущество. “У меня батюшко нечего” — говорю ему — “писывать-то”. Пойдем ответил он, ну говорит собирай собрание да ЧТОБ СКОРЕЙ ШЛИ и тогда собрались крестьяне, он заявил кто хочет записаться в колхоз. Все молчат тогда он начал спрашивать с крайнего дома. Мужики стали просить дать срок до утра, надо говорят посоветоваться с домашними. Он ответил что никаких отсрочек — решайте сейчас и так поочереди дошел до последнего дома. Ни кто не записался и только хозяин последнего дома ответил, что я могу записаться, тогда он обрадовался и сказал, что вот, вот молодец всегда так, а он как-будто лишенец сведений не проверил. [Затем сказал] — а впрочем тот кто не идет так и не надо, тем место в Соловках, я их отправлю в Соловки богу молиться, ну так никто больше не хочет. Все молчат. Ну теперь товарищи свободны, кто записался в колхоз, а остальные не имеют права отсюда уходить, сейчас пойдем с описью имущества. Одевает шапку и хочет уходить, тогда один из крестьян встает и говорит, ну что ребята видно надо идти в колхоз, иначе нет выхода, тогда запишите меня и за ним стали писаться остальные. Крестьянин ГАВРИЛОВ спросил, что же нам обещают СОЛОВКИ можно узнать вашу фамилию. А [он сказал] кто мою фамилию кто там спрашивает. Я спрашиваю отвечает ГАВРИЛОВ. Так вот, что суши сухари и завтра приходи в с[ельский] с[овет]. Тогда мы уж стали бояться с ним и разговаривать…»[402]
Итак, неизвестный человек прибывает в деревню, от лица власти проводит собрание, организует колхоз, а местные крестьяне не знают не то что его полномочий, но даже фамилии. Как представляется, подобная ситуация стала возможной в силу привычки крестьян к периодическим наездам в деревню районного начальства. Важно подчеркнуть, что жители Исаева особо и не пытались оспорить действия не известного им представителя власти. Дело в том, что районные чиновники, за исключением тех случаев, когда они сами были родом из данной местности, являлись для крестьян носителями властного статуса, не связанного с миром деревни. На них не распространялись существовавшие в их сознании ограничения о зависимости действий представителей власти на местах от интересов крестьянского сообщества. Хотя крестьяне нередко критически осмысливали заезды таких визитеров, могли написать на них жалобу, однако все же за исключением особо острых конфликтов предпочитали повиноваться начальству. Именно на данном уровне власти, по нашему мнению, и пролегала символическая граница крестьянского восприятия местной власти.
