В 1971 году министр приезжает в Ереван на празднование пятидесятой годовщины МВД Армении. Его знакомят с Сарьяном. Замечательному художнику уже за девяносто (в следующем году он уйдет из жизни). И гость, и хозяин остаются чрезвычайно довольными этой встречей. Щёлоков возвращается в Москву. Через некоторое время в приемной Николая Анисимовича появляется посланец из Еревана с подарком от Сарьяна — картиной «Полевые цветы». При этом дарители просят, чтобы картина висела в кабинете министра, пропагандируя творчество их земляка. Николай Анисимович звонит художнику, благодарит его. А вскоре в руководстве МВД Армении происходит конфликт. Кто-то пишет донос, и всплывает сомнительный эпизод с нецелевым использованием средств проектно-сметного бюро (или иное нарушение было допущено, за давностью лет трудно сказать). Слухи об этом доходят до Москвы. Министр распоряжается убрать картину из кабинета, она в результате оказывается в изостудии МВД[42].
Однако вернемся к теме оборота антиквариата. Кое-что интересное нам наверняка сообщит главный в то время специалист по раскрытию преступлений в этой сфере — Дмитрий Николаевич Медведев.
Свою карьеру Медведев закончит в 1994 году, будучи одним из самых известных сыщиков страны. В начале 1990-х к нему обращались журналисты с просьбой прокомментировать громкие заказные убийства. Дмитрий Николаевич возглавлял отдел в Главном управлении по борьбе с организованной преступностью МВД России. А любовь пишущей и снимающей братии к нему — очень давняя. Не один громкий криминальный очерк написан по материалам, предоставленным этим сыщиком — замечательным профессионалом и скромным, интеллигентным, порядочным человеком. Один из таких очерков — «Чисто сердечное признание» — принес его автору Юрию Щекочихину премию журнала «Новый мир». Д. Н. Медведев вспоминает: «Я тогда работал начальником линейного отделения милиции в Кускове. Звонят из „Литературной газеты“, строгим голосом: „У нас информация, что у вас совершено убийство, а перед этим милиционеры долго покрывали преступления“. Отвечаю: „Это истинная правда. Только покрывали другие, а мы это убийство раскрыли, потому что оно произошло на нашей территории“. Щекочихин: „Димка, ты, что ли?“ — „Я. Приезжай, покажу материалы“. Он приехал, прочитал объяснения, которые дал преступник. Они назывались: „Чисто сердечное признание“. Говорит: „Это же готовый заголовок!“ И написал очерк. Мы с Юрой сотрудничали и дружили четверть века».
В 1970-е Медведев — из тех элитных сыщиков ГУУР, с кем министр лично знаком и нередко общается напрямую. Ему персонально могут поручить и деликатное дело, исключающее огласку. Какое? Ну, например: у композитора Дмитрия Кабалевского похитили ордена, медали, звезду Героя Соцтруда. Вором мог оказаться человек, близкий семье. Медведев установил, что, действительно, награды украл родственник многолетней домработницы Кабалевских. С похожей просьбой обратилась к Щёлокову певица Алла Пугачева, в этом случае пропала немалая сумма денег, тоже разбирался Медведев.
С 1977 года в ранге начальника вновь созданного отдела ГУУР Дмитрий Николаевич занимается борьбой с незаконным оборотом предметов искусства и старины. Он знает едва ли не всех заметных коллекционеров и антикваров страны. Был такой случай. На Огарева, 6, в зале коллегии МВД, проходила выставка изъятых ценностей. Один из гостей, писатель Нагорный, сказал, обращаясь к Щёлокову: «Я только что из Сухуми. Слышал там про одного антиквара, который отправляет ценности за кордон через греков. Фамилия его… на „К“, точно не помню…» Продолжает Медведев:
— Министр поворачивается ко мне и смотрит вопросительно. У Карпеца аж вспотели очки. Я спрашиваю: «Карташиди, наверное»? Писатель: «Точно!» Министр был очень доволен: его сыщики владеют обстановкой. Потом Игорь Иванович мне говорит: «Откуда ты все знаешь?» Я ему честно ответил, что сам узнал об этом Карташиди только накануне. Мы стали потом антиквара разрабатывать и вышли на жулика в ранге, ни больше ни меньше, — замминистра внутренних дел Абхазии! Из-за него у меня впоследствии были большие неприятности.
С какой целью проводились в стенах МВД демонстрации изъятых ценностей?
Игорь Иванович Карпец поясняет в своей книге, заодно представляя своего подчиненного:
«В Главном управлении уголовного розыска энтузиастом борьбы с кражами произведений искусства и старины был в те годы молодой, энергичный работник — Дмитрий Николаевич Медведев. Он часто организовывал налеты на воров, грабителей, скупщиков старины, знал дипломатов, контактировавших с преступниками… В общем, знал всех, кого надо было знать. Время от времени в Министерстве, либо в Главке, в УВД Москвы или Московской области устраивались своего рода „выставки“: ликвидируя очередную преступную группу, до суда, который должен был решать судьбу „вещественных доказательств“, коими были картины, иконы, церковная утварь и т. п., изъятые произведения искусства выставляли для обозрения сотрудников. Приглашали мы посмотреть их специалистов, оценить изъятое».
Много кто бывал на этих выставках. Тут автор книги не может не вспомнить свое первое посещение экспозиции Центрального музея МВД в Москве. Экскурсия тогда устраивалась для слушателей одного из милицейских вузов, будущих следователей. Молодые люди впервые получили возможность разглядеть вещественные доказательства по знаменитым уголовным делам. Кто-то зевал, не без этого. Но у большинства все-таки загорались глаза. Из этих последних и вырастут профессионалы. И. И. Карпец не упоминает, что выставки вещдоков при Щёлокове устраивались в том числе для молодежи, слушателей милицейских учебных заведений, включая иностранцев. Министр придавал этому большое агитационное и воспитательное значение. Он же — политрук…
Пора, наконец, выяснить, бывало ли такое, чтобы сам министр «положил глаз» на какую-нибудь изъятую ценность?[43] Слово — Медведеву:
«Как-то он обратил внимание на одну из похищенных в Ивановской области икон, изъятых финской полицией у контрабандистов. Она ему понравилась. Спрашивает: нельзя ли ее передать в музей МВД? Я поясняю, что икона составляет одну из частей царских врат, распиленных ворами. Она проходит по уголовному делу, ее после суда вернут в старообрядческую церковь. Он: „Понятно“. Проходя мимо томика Солженицына, изъятого у ворья, полистал его, хитро посмотрел на меня и сказал: „А вот этого у вас не было“. Томик Солженицына — единственное, что я помню за все годы.
Изъять вещдок из уголовного дела — эта сказка про белого бычка. Я в своей практике никогда с таким не сталкивался. Хранение изъятого антиквариата вообще имеет свои особенности. Нужно соблюдать определенные нормы по температуре, влажности и так далее. Мы предпочитали предметы старины хранить в музеях. В суде в качестве вещественного доказательства выступал документ о сдаче предмета в музей. Суд в любой момент мог затребовать оригинал. Затем решением суда вещдоки возвращались владельцам, если они были известны, или отправлялись в музеи, церкви. Не представлявшие музейной ценности вещи реализовывались через комиссионные магазины для возмещения ущерба потерпевшим. Мы возвращали антиквариат пачками. Десятки икон сдали в Музей Рублева, в Исторический музей. Возвращали предметы, которые не проходили по каталогам. Помню, передали в Музей Кремля братину Петра I, подаренную им гетману Скоропадскому в честь победы в Полтавской битве. Она не проходила ни по одному каталогу, ценнейшая. Вместе с Саввой Ямщиковым отстаивали картины в Псково-Печорском монастыре, которые хотели растащить сами же церковники. Поползновений что-нибудь присвоить я в Щёлокове никогда не замечал. Подставить его могли, поскольку за реализацией конфискованного имущества не было систематического контроля, нет и сейчас. Могли специально подсунуть какую-то вещь, выведенную из дела по липовым справкам. Но сознательно присвоить — нет, я это полностью исключаю».
