Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Эту встречу с Л. Галина не могла забыть. В последние месяцы своей жизни она вспоминала: «Я рада встрече с Л. Это единственный, кто дал мне почувствовать радость, и не только физически, радость быть любимой. Ведь Покровский — это самообман. Мне нужен был самообман, я внушала себе и всем, что я должна была скрывать от Сергея, я могла давать волю с Покровским. И только Л. был настоящим. Мне и сейчас дорого то безрассудство. Но это все равно».
Когда Галина после бурно проведенного времени с Л. вернулась домой, то встретила удивленный и настороженный взгляд Екатерины, догадавшейся обо всем. Эта встреча с сестрой Есенина заставила Бениславскую очнуться, расстаться с любовными грезами, возвратиться в обычный быт коммунальной квартиры.
Не стала рассказывать Екатерине, кто такой Л., где и как они познакомились. Она считала, что об этом никто не должен знать. Готова была вытерпеть все что угодно, даже если об этом узнает Сергей. К объяснению с ним она была готова. Сказала Кате, что решила сама рассказать Есенину об этой новогодней истории, ничего не скрывая. Неожиданно 19-летняя Екатерина, которая была свидетельницей любовных встреч брата с Ритой Лившиц, стала ее убеждать, что лучше об этом не только Сергею, но и другим не рассказывать, сохранить в тайне. В свою очередь, Катя обещала хранить полное молчание и предать эту историю забвению. Галина успокоила ее, неожиданно сообщив, что она больше с Л. никогда встречаться не будет. Это ее решение было окончательным. В дневнике Бениславская записала: «Единственное сильное чувство, очень бурно и необузданно вспыхнувшее к Л., я оборвала сама».
Галина не стала оправдываться, но позже попыталась объяснить Екатерине в одном из последних ей писем. «Ты помнишь и знаешь всю прежнюю канитель, — писала она. — Миклашевская — Покровский, я ему «как женщина» не нравлюсь и прочее. Дела и грехи в равной мере. Потом история с Ритой, когда я уходила из дома, чтоб не мешать им. Летняя история, когда я была в Крыму и когда я с такой тоской ждала его там, засыпая тебя письмами. Ты знаешь, что я не из тех женщин, которые с блаженной улыбкой позволяют собой швыряться. Во всех экспериментах Сергея я защищалась, как могла, стараясь при этом по мере возможности не делать ему больно. Ты знаешь, что только при такой любви как к нему я могла так кротко относиться ко всему. Но себя как женщину я считаю свободной. Я всегда считала, что надо быть жалким существом и дурой, чтобы блюсти ненужную ему (по его же словам) верность и ждать как подачки его ласки. Душою я всегда была его. В остальном я тоже могла быть только его, даже в том случае, если бы он изменял мне, но не унижая меня, не швыряясь мною».
Постепенно все, связанное с Л., отдалилось и стало казаться чудесным сном. Бениславская, трезво оценивая случившееся, еще больше убеждалась, что ее дальнейшая жизнь без С. Есенина невозможна, какой бы сложной и трудной она ни была.
Стала отправлять на Кавказ письма, которые начинались словами: «Солнышко мое, родной Сергей Александрович! Что же Вы? Опять спрятались? С 1 января и до 21 — ни слова. Почему?». Не получив ответа, вновь пишет: «Солнышко мое, Сергей Александрович! Где же письма? Одна записка — и все». Письма заканчивались заверениями: «Крепко люблю и целую. Галя. Соскучилась я без Вас очень».
Когда приехал Есенин, то Бениславская промолчала о своем кратковременном романе с Л., объясняя свое состояние общими словами: «раньше было все равно, а теперь уже не та». О том, что не рассказала всю правду, она не могла в дальнейшем простить себе. После смерти С. Есенина написала Екатерине: «Между прочим, единственное, что мне больно то, что я послушалась твоих уговоров и не рассказала все полностью, как и что было, а только отделалась той фразой. Это единственное, в чем я чувствую себя немного виноватой, но только в том, что не сказала, а не в том, что сделала, повторяю, я считаю, что тогда я была вольна в своих действиях. Единственное, что я оберегала, это Шурку, тебя же и оберегать было бы смешно, т. к. ты, слава Богу, приключения с Ритой еще раньше видела».
Попытка разгадать, кто скрывается за литерой «Л», пока не увенчалась успехом. Английская исследовательница творчества С. Есенина Д. Дейвис предполагала, что под инициалом Л. зашифрован Лев Осипович Повицкий (1885–1947), журналист, бывший политкаторжанин, знакомый Есенина и Мариенгофа. Однако зимой 1924/1925 года он находился на Кавказе, работал фельетонистом газеты «Трудовой Батум», встречался с Есениным.
Предположение, что это, возможно, был Лев Седов (1903–1938), сын всесильного в то время Л. Троцкого, также не имеет убедительных доказательств. По предположению А. А. Есениной, о котором сообщила ее дочь Т.П. Флор-Есенина, «последними каплями, переполнившими нервную систему Гали, был все же несостоявшийся брак с сыном Троцкого и раздел есенинского наследия, в котором она оказалась ни при чем».
Нужно согласиться с мнением Н. И. Шубниковой-Гусевой, что «достаточно убедительного подтверждения версии о Л. Седове как о любовнике Бениславской пока не найдено, тем более что и вторая причина (раздел наследства поэта, в котором Бениславская не принимала участия) не соответствовала действительности. Имя человека, крытого под инициалом Л. в воспоминаниях Бениславской в ее Дневнике, которого Галя называла «настоящим», до сих пор остается загадкой».
Не к неизвестному Л. приревновал Бениславскую Есенин. Он был уверен, что Галина продолжала изменять ему с С. Покровским.
Узнав о возобновившихся встречах Бениславской с ним, поэт не стал проявлять сцены ревности, а пришел к выводу, что он не должен мешать счастью женщины, которую уже не любит. С. Есенин переживал уход от Бениславской, но ничего с собой поделать не мог. Гордость руководила его поступками.
Софья Толстая
Бениславская понимала, что ее мечта о создании для Есенина спокойного семейного быта не сбылась. Она жаждала большой любви, но не знала, как за нее бороться. Сергей Есенин беспощадно рубил связывающие их нити. В присутствии сестры Екатерины он рассуждал:
— Галя. Вы очень хорошая. Вы самый близкий, самый лучший друг мне. Но я не люблю вас как женщину. Вам надо было родиться мужчиной. У вас мужской характер и мужское мышление.
Длинные ресницы Гали на минуту закрывали глаза, но, улыбнувшись, она отвечала:
— Сергей Александрович, я не посягаю на вашу свободу, и нечего вам беспокоиться.
Она с большим трудом переносила подобные есенинские слова.
21 марта, уходя из квартиры, Есенин написал Гале записку: «Милая Галя! Вы мне близки как друг. Но я Вас нисколько не люблю как женщину. С. Есенин». Бениславская не стала устраивать по этому поводу сцен, даже не порвала оскорбляющую ее записку. Она это расценила как очередной необдуманный шаг Есенина, который совсем недавно из Батуми писал ей: «Может быть, в мире все мираж, и мы только кажемся друг другу. Ради бога не будьте миражем Вы. Это моя последняя ставка, и самая глубокая. Дорогая, делайте все так, как найдете сами… Я слишком ушел в себя и ничего не знаю, что я написал вчера и что напишу завтра».
Миражом оказался сам Есенин.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
