Любопытной разновидностью предметного письма являются и так называемые жезлы вестников – обычные деревянные палки с зарубками, употребление которых прослеживается в древней и средневековой Европе на протяжении многих столетий. Впрочем, в Австралии и Древнем Китае их тоже широко использовали. Конечно, это не настоящее письмо, а своего рода мнемотехника: глядя на зарубки, вестник должен был припомнить все свои поручения. Менее известны вампумы – пояса североамериканских индейцев, сплетенные из шнуров с нанизанными на них разноцветными морскими раковинами. Вампумы были многофункциональным изделием: они служили и деньгами, и украшением, а также элементарным средством коммуникации, поскольку цвету раковин приписывалось особое значение. Фиолетовый и черный цвета извещали об опасности, красный говорил о войне, а белый – о мире и благоденствии. Таким образом, индейцы могли пересылать важные сообщения от одного племени к другому.
Узелковое письмо кипу, бывшее некогда в ходу у перуанских инков, тоже числят по этому ведомству. Правда, многие ученые говорят, что кипу вообще не письменность, а примитивный доисторический калькулятор. И если присмотреться к особенностям материала как следует, подобная точка зрения отнюдь не покажется невероятной. Кипу – это хитроумная вязь разноцветных шнуров, стянутых в узлы различной формы, которая может использоваться в качестве простейшего арифмометра. Эрнст Добльхофер, специалист по истории письма, справедливо полагает, что приписывать узелковой паутине несвойственные ей функции совершенно неправомерно. И. Е. Гельб высказывается еще более категорично: «Все сообщения о предполагаемом употреблении кипу для передачи хроник и исторических событий – чистейшая фантазия. Ни перуанское письмо, ни современные узелковые письменности Южной Америки и японских островов Рюкю не имели и не имеют никакого иного назначения, кроме записи простейших данных учетного характера». Между прочим, кипу выдумали не инки – его история уходит во тьму веков. Узелковым письмом пользовались ольмеки на рубеже II–I тысячелетий до новой эры и жители таинственного города Караль, недавно обнаруженного в сотне километров от Лимы, столицы современного Перу. Возраст этого поселения сопоставим с древнейшими городами египтян и шумеров.
У индейцев Северной Америки было в свое время много условных знаков, каждый из которых что-то обозначал. След мокасина, дым, камень на камне – все эти приметы читались как открытая книга. Например, один дым указывал на то, что здесь находится привал. Два дыма – тревога или потерявший дорогу путник, три – хорошие вести. Четыре дыма – явление крайне редкое, свидетельствующее о неординарном событии, например о Великом совете племен. Один камень, поставленный на другой, читается просто: «вот дорога». Если же маленький камушек лежит слева от двух камней, то это означает «мы повернули налево». Три камня один на другом – «верная тропа», а куча камней, разбросанных в беспорядке, указывает на место привала. Шошоны воздвигали на грудах камней сигнальные столбы, указывавшие точное направление места, где находится вода, а эскимосы размечали дорогу при помощи палок с пучками травы, которые следовали друг за другом через определенные интервалы. Одним словом, надежных примет существовало великое множество, и путник, хорошо владеющий предметным письмом, никогда не терял дороги.
Однако пора вернуться к рисуночному письму, чтобы проследить его дальнейшую эволюцию. Знак-рисунок (пиктограмма) трансформируется постепенно в знак-идею (идеограмму). При этом рисуночный характер знака остается в целости и сохранности, а вот вложенный в него смысл ощутимо меняется. Если, скажем, круг с расходящимися лучами некогда обозначал «солнце», то теперь он может быть дополнительно истолкован как «жара», «тепло» или «горячий». Иными словами, знак теперь означает уже не только сам предмет, а связанное с ним понятие. За счет расширения смысла появляется возможность передавать даже весьма абстрактные понятия, хотя средства репрезентации продолжают оставаться конкретно-наглядными. Например, понятие «старость» изображается в виде древнего старика, опирающегося на палку, а глагол «идти» – парой ног. При этом важно помнить, что характернейшей чертой любого рисуночного письма (пиктографического или идеографического – роли не играет) является полное отсутствие связи между изображением и звуками живой речи. В качестве примера давайте рассмотрим так называемую палетку Нармера, на которой, как полагают ученые, отражено завоевание Нижней страны в дельте Нила легендарным царем Менесом, основателем Верхнего Египта. Сие эпохальное событие имело место около 3000 года до новой эры.
На обратной стороне палетки мы видим изображение египетского царя и коленопреклоненную фигуру его поверженного врага. Сокол вверху справа (он символизирует фараона) держит в когтистой лапе конец веревки, которая продета через губы человеческой головы. Подобным варварским способом в те жестокие времена конвоировали пленных. На спине пленника торчат веером шесть цветков лотоса. А поскольку цветок лотоса обозначал тысячу (он в изобилии рос в болотах Верхнего Нила), следовательно, фараон захватил шесть тысяч пленных. Если сравнивать палетку Нармера с пиктограммами американских индейцев, немедленно бросается в глаза четкое выделение семантических единиц (фараон, шесть тысяч, пленник), однако сценический элемент по-прежнему решительно преобладает, несмотря на известную стандартизацию знаков. Перед нами опять тупик. Если каждое новое понятие снабжать своим индивидуальным знаком, «рисуночная азбука» безбожно разбухает. Если же обратиться к услугам стилизации и метафорической символики, употребляя знаки в переносном смысле, то моментально возникают проблемы с однозначным истолкованием текста. Где же выход из положения?
Казалось бы, решение напрашивается само собой: нужно «развести» изображение и понятие, навсегда отказаться от иконических (рисуночных) знаков и придумать символы для звуков живой речи. Однако задним умом все крепки. Это только с наших «алфавитных» высот кажется, что дело не стоит выеденного яйца, а в действительности подобная эволюция заняла не менее двух тысяч лет. Прежде всего совершенно неясно, как должны выглядеть такие знаки для звуковых комплексов и сколько их должно быть. Разбить язык на фонемы люди догадаются еще не скоро. А рисунок из-за своей наглядности представлялся оптимальным средством передачи информации. Тем не менее модернизация иероглифического письма хоть и медленно, но подвигалась вперед.
Первым делом сообразили уменьшить количество символов за счет одинаковых по звучанию, но разных по значению слов. Такие слова, как известно, называются омонимами, и в любом языке их сколько угодно. Допустим, вы хотите в наглядных картинках сообщить, что ваша знакомая по имени Роза пила чай. Нет ничего легче: вы рисуете розу (цветок), пилу (ножовку) и пачку чая. Фраза готова. А по контексту вы без труда сумеете догадаться, что означает изображение пилы в каждом конкретном случае – столярный инструмент или глагол прошедшего времени. Примерно так и поступали шумеры и египтяне, когда задались благородной целью урезать свою громоздкую «азбуку». Например, «сум» по-шумерски – это лук, но кроме того, это еще и одна из форм глагола «давать». Поэтому со временем значком, придуманным для обозначения лука, стали записывать и этот глагол. Вдобавок и в Двуречье, и в долине Нила широко применяли так называемый ребусный принцип, когда слово разбивается на звуковые структуры, каждой из которых присваивается свой персональный ярлык, но, слитые воедино, они приобретают новое значение. Рассмотрим пример из русского языка: слово «коньяк» можно записать, нарисовав бок о бок коня и яка, слово «банкнота» – банку и ноту, а слово «узкий» – ус и кий. И совершенно неважно, что слово «узкий» пишется через «з», поскольку на слух мы все равно воспринимаем его как «уский». А вот английский пример, который приводит Франклин Фолсом в своей «Книге о языке». Фраза «Bill believes I saw Rose» (Билл считает, что я видел Розу) запишется таким образом: изображение купюры (в Америке для бумажных денег употребляется слово bill[98]), пчела (bee по-английски), три зеленых листика (leaves), глаз (eye[99]), пила (по-английски saw, что совпадает с глаголом saw – видел) и, наконец, изображение розы (цветка). Правда, по-русски писать таким письмом гораздо труднее из-за сравнительно небольшого количества односложных слов и множества окончаний, которые никак не нарисуешь. А вот в английском языке, как и в шумерском, односложные слова преобладают.
