Он слышал, как во дворе его звали и даже искали, затем все стихло, и на дороге показался Бельский в сопровождении казака. Как только Павлуша его завидел, он тотчас же вскочил на свою лошадь и стал пробираться боковой тропинкой в том же направлении, прислушиваясь к топоту коней, гулко раздававшемуся в ночной тишине. Ехали они так уже часа с три, пробираясь все леском. По расчету Павлуши, они должны были уже объехать Дмитров, как вдруг он перестал слышать топот коней. Он остановился, стал прислушиваться… Нигде ни звука, словно ехавшие сквозь землю провалились.
Павлуша чуть не заплакал с досады. Он не знал, куда ему ехать.
А дело было в том, что Бельский, подъехав к опушке леса, примыкавшей к дороге из Дмитрова в Москву, остановился. Казак соскочил с коня, подвязал рогожками копыта обеим лошадям, и они оба поехали далее в полнейшей тишине. Отряд их был неподалеку, и, примкнув вскоре к нему, они пошли вместе с ним, двигаясь по опушке вдоль большой дороги и прислушиваясь к малейшему шороху. Тишина у них была полнейшая. Никто бы в нескольких саженях не услышал, что двигается целый отряд. Слышно было, как совы перекликались или кричал заяц, попавшийся в когти какого-то хищника.
Прошли так довольно долго, когда ехавший впереди начальник отряда громко скомандовал: отдых!
Все остановились, сошли с коней, закурили трубки и расположились, как кому было удобнее. Кто вытащил сухарь и грыз его, макая в воду, взятую из ближайшего родника, кто поправлял седло и осматривал ружье. Офицеры окружили начальника отряда.
— Будет нам помощь? — спросил тот у Бельского.
— Вся деревня Катюшино идет со своим помещиком Роевым. Двигаются они ближайшей дорогой, которой проехал и я.
— А что? Можно на них положиться? Не струсят?
— Господин Роев ручается, что не струсят.
— А вот увидим!
Стало светать. Повеял легкий ветерок, багровая полоса показалась между деревьями, набирало силу веселое щебетание птиц, и, наконец, величественно выплыло из-за леса солнце, рассыпало свои золотые лучи, отразившиеся в каждой капле росы.
Не прошло и получаса, как послышался вдалеке топот многих лошадей. Начальник отряда тихо скомандовал:
— Смирно!..
И все затихли, спрятавшись по кустам.
Топот становился сильнее и сильнее и, наконец, громко понесся по затихшим окрестностям. Весь партизанский отряд замер в ожидании. Вскоре показалась первая партия фуражиров, двигавшаяся с сильным конвоем.
Ехавшие впереди офицеры беспечно разговаривали, покуривая коротенькие трубочки. Между ними ехал старик в штатской одежде.
— Странно, — говорил старику один из офицеров. — Не даются нам в руки сокровища из самого богатого монастыря. Я два раза ходил с герцогом де-Мартемаром, чтобы захватить их, и оба раза неудачно. А монастырь от Москвы милях в десяти — не более.
— Это вы ходили в Троицкую лавру, — пояснил ему старик.
— Ну да! Вы верно назвали монастырь.
— Да, в нем собраны громадные богатства. Но и стены его крепки.
— Что стены! С нами были пушки… Но первый раз мы сбились с пути, побоялись столкнуться с партизанами и вернулись; а во второй раз такой туман застлал местность, что и в двух шагах ничего не было видно; даже на самых храбрых из наших солдат напал какой-то панический страх, и мы, переночевав в двух милях от Москвы, вернулись в нее обратно, хотя герцог сильно опасался гнева Наполеона, велевшего во что бы то ни стало овладеть неоцененными сокровищами этого монастыря.
— Вообще, — заметил другой офицер, — в России много золота и серебра, драгоценностей, но провизии ни за какие деньги не достанешь! Пора доставить запасы в Москву, а то там уже принимаются стрелять кошек и ворон. Питались кониной, теперь и ее не стало. А о хлебе давно и помину нет. Говорят, у короля Неаполитанского войска давно голодают.
В эту минуту они поравнялись с засевшими в кустах партизанами. Те осыпали их градом пуль и, выскочив из кустов, мгновенно окружили.
— Сдавайтесь! Не то всех перебьем! — прокричал по-французски начальник отряда.
Но французы выхватили сабли и бросились на тех из наших, которые преградили им дальнейший путь. Началась ожесточенная схватка.
Уже несколько убитых и раненых лежали в пыли, как в лесу послышались крики, и на опушке леса показался Павлуша на взмыленном коньке.
— Наши бегом идут! — кричал он что было мочи. — Сейчас здесь будут!
Но на него никто не обратил внимания.
При виде раненых и убитых Павлуша остановился. Сердце у него сильно билось. «Так вот она, война-то! — мелькнуло у него в голове. — Неужто и мне стрелять в этих несчастных?» И ему стало невыносимо жаль французов. Но вот неприятельский гусар, держа саблю наготове, скачет прямо на Митю. Павлуша прицелился во врага, выстрелил, и тот ткнулся лицом в шею лошади.
«Неужто убил?» — подумал Павлуша, невольно вздрогнув. Но раздумывать было некогда, надо было показывать пример подошедшим крестьянам, и Павлуша смело бросился вперед.
Французы храбро отбивались, но, увидев нагрянувшую на них из леса толпу крестьян, вооруженных вилами, топорами, кольями и даже ружьями, они сообразили, что не пробьются к Дмитрову, и начальник их отряда поднял белый платок на сабле в знак того, что они сдаются.
Сражение прекратилось. Французы с суровыми лицами молча отдавали оружие. Раненые стонали, стараясь приподняться. Павлуша, до тех пор храбро действовавший, помогая своим, с ужасом смотрел на страдания раненых и на убитого им француза, свалившегося с лошади и лежавшего ничком у кустов. Ему захотелось увидеть его лицо и узнать, не жив ли он еще… Павлуша подошел к нему и повернул его на спину. Это был совсем еще молодой, красивый гусар с едва пробивавшимися усиками. На шее алела глубокая рана, мертвое лицо все еще было прекрасно. Павлуша не выдержал, отвернулся и заплакал.
Вдруг ему послышалось, что гусар говорит по-французски:
— Умереть… не увидав…
Павлуша быстро обернулся и тут только увидел, что в кустах за убитым лежит старик, обливаясь кровью.
— Я вам помогу! — сказал Павлуша по-французски, бросаясь к старику. — Боже! Да это господин Санси! — вскричал он вне себя, узнав лицо раненого старика. — Несите сюда носилки! — крикнул он крестьянам, исполнявшим обязанности санитаров. — Зовите скорее фельдшера! Наш знакомый ранен!
— Ах, это вы, monsieur Paul!.. — прошептал Санси. — Вы мне не дадите умереть… Я ехал к сыну…
Санси не договорил и лишился чувств. Павлуша помог фельдшеру поднять старика и остановить кровь, обильно лившуюся из пробитого пулей плеча.
— Ничего! — сказал фельдшер. — Пуля только задела кость. Одно нехорошо: много крови вышло. Для такого слабого старика это может быть смертельно.
— В путь! Скорее в путь! — торопил начальник отряда. — Выстрелы могли быть слышны в Дмитрове. Того и гляди, нагрянут французы.
