Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
Байрон считал, что заем спасет греков, но настаивать на своей точке зрения не стал. Очевидно, Стенхоуп подозревал его в некоей заинтересованности в данном деле и пытался выяснить, кого конкретно он поддерживает. Вечером Джордж объявил Пьетро об очередной задержке отъезда с Кефалонии.
– В сторону Триполиса мы выезжать не должны. Скорее, как Маврокордато, стремящийся освободить запад страны, нам следует направляться в Месолонгион. Стенхоуп, хоть и несимпатичен мне, рассуждает верно: сначала следует принять меры по объединению партий. Иначе усилия всей Европы пропадут даром – слишком велики противоречия, раздирающие греческих вождей…
В ноябре на материк уехал Финли. Следом отправился и Стенхоуп, взяв письма Байрона к Маврокордато и к расколовшимся фракциям греческого правительства. Изменившаяся погода заставила Байрона в конце месяца сидеть дома. Он разбирал письма и читал книги.
– Затишье перед бурей, – сказал он Пьетро. – Нам следует набраться терпения. Несмотря на заносчивость и самоуверенность, Стенхоуп произвел впечатление человека дела. Плюс он опытный воин. Думается, от его действий на материке будет польза. Маврокордато я отрекомендовал графа наилучшим образом…
Глава 5
Кефалония, декабрь 1823 года
Сведения, поступавшие с материка, порой ввергали Байрона в уныние. Филэллины из Германии, хорошо обученные офицеры, предлагали услуги по организации постоянной, дисциплинированной армии, но греки их помощь отвергали.
– Меня не удивляет, но удручает позиция греческих племен. Захваченных в освобожденных городах богатств османов хватило бы на организацию двадцатитысячной армии только на одной Идре. Конечно, после стольких лет рабства им хочется, как детям, рядиться в меха и золото, любоваться на красоток из захваченных турецких гаремов. Куда там солдатская жизнь, полная опасности и бесконечной рутинной муштры! – Байрон вздохнул.
Перед ним сидели Пьетро и Миллинген. Джулиус собирался в путь – вслед за Финли и Стенхоупом он намеревался ехать в Месолонгион.
– Вы должны полностью осознавать, мой дорогой друг, что та часть правительства, которая сейчас у власти, преследует лишь собственные корыстные интересы, но мы находимся в их стране и вынуждены играть по их правилам, – продолжил Байрон. – А правила таковы: если вас сюда специально никто не приглашал, то вы обязаны иметь средства к существованию. Вас не будут ни кормить, ни платить жалованье. Немецким филэллинам, по слухам, выдают каждый день немного хлеба – вот и все гостеприимство. У многих нет денег на обратный путь домой, они попали в ловушку, находясь в городах, заполненных больными тифом. Не заразиться в царящей там антисанитарии невозможно, а лечить филэллинов никто не собирается…
Тревожная тишина повисла в воздухе. Джулиус и без слов Байрона успел увидеть и услышать изрядно. На остров прибывали беженцы и те самые несчастные филэллины, которые спешили ретироваться обратно домой. Казалось, только рука божья способна навести порядок в разрываемой на части стране, но небесные силы выжидали, то ли оставляя людям возможность справиться самим, то ли продолжая испытывать их характеры на прочность.
– Я знаю, слышал, – промолвил Миллинген, – одному из вождей немецкий комитет передал средства, которые следовало употребить для лечения филэллинов. Но грек утверждал, что никаких денег у него нет. Он сам заболел и умер, а в его доме нашли десять тысяч франков…
– Мне пришло письмо, – снова заговорил Байрон. – Из Германии отправился агент выручать соотечественников. В Месолонгионе осталась пятая часть прибывших туда молодых энтузиастов. Агент немецкого комитета обнаружил их голодными, больными, истощенными до предела. Я отправил туда письмо с гарантией для тех, кто решит остаться. Я беру их под свое покровительство, гарантирую службу в моем отряде и обещаю соответствующую оплату. В данный момент лишь Месолонгион не контролируется приспешниками Колокотрони, поэтому ваш выбор вполне верен. Я свой отъезд на Пелопоннес не откладываю, я его отменяю. Не следует варварам помогать грабить Грецию и поощрять раздувание гражданской войны…
Восьмого декабря Миллинген вместе с Георгием Караскатисом отправился из Аргостолиона в Месолонгион. Караскатис, один из революционных вождей греков, несмотря на плохое состояние здоровья, решился предпринять опасное путешествие на материк. Действия правительства возмущали его не менее, чем Байрона. Дождливая, ветреная погода и курсирующие по морю турецкие корабли не могли остановить его пыл. Намерения грека были не совсем лишены меркантильных интересов: освободив провинцию Аграфа, он полагал эти земли своей собственностью. Однако правительство считало иначе. Не одного Караскатиса лишили отвоеванных у турков территорий, обвиняя вождей в слишком тесных, дружеских отношениях с албанцами.
Байрон, приехавший в Аргостолион, был несказанно удивлен, увидев Караскатиса. До того передвигавшийся по комнате и не выходивший на улицу грек бодро скакал на лошади в сторону порта. Его глубоко посаженные, практически черные глаза блестели из-под намотанного на голову на албанский манер желтого кашемирового платка. После болезни лицо Караскатиса приобрело землистый оттенок, оно выглядело исхудавшим и изможденным. Тем не менее весь внешний вид грека скорее напоминал дьявола во плоти, чем ослабленного человека. Картину дополняли душераздирающие стоны, которые издавали две женщины, оплакивавшие умершего родственника. Они сидели возле дороги, раскачиваясь из стороны в сторону. Время от времени женщины начинали стенать громче обычного, расцарапывая лица ногтями и пытаясь рвать на голове волосы. Они будто приветствовали темного всадника, несущегося во весь опор и не обращавшего ни малейшего внимания на их скорбный ритуал…
Спешившись, Караскатис подошел к Байрону и почтительно его поприветствовал.
– Видите, Пьетро, – сказал Джордж, когда грек удалился, – яркий пример любви этой нации к ярким одеяниям и дорогим драгоценностям. На пальце у вождя сверкает огромное кольцо с бриллиантом. Если его продать, то денег хватит на вооружение целого отряда и еще останется. А меховой плащ был снят с тела некоего паши возле Ларисы – так, по крайней мере, хвастался сам грек. Юность Караскатис провел при дворе Али Паши, обучившись не самым благородным вещам. Сей вождь являет собой пример современного греческого политика, который под свободой понимает анархию.
Беседу прервал подошедший попрощаться Миллинген.
– Сначала мы идем на Итаку, а уже оттуда постараемся переправиться в Месолонгион, – объявил Джулиус. – Туда должны прибыть жена и дочь Караскатиса. Они везут с собой часть награбленных сокровищ. Видимо, Караскатис хочет лично пересчитать богатства, – усмехнулся Миллинген.
Байрон пожелал молодому доктору счастливого пути и напоследок выразил надежду увидеться в многострадальном Месолонгионе.
– Надеюсь прибыть туда в конце декабря, – сказал он. – Дождусь ответа от Стенхоупа и тут же выезжаю…
* * *
Через три дня после отъезда Миллингена в Месолонгион приехал сам Маврокордато. Туда же устремился из Закинфа и Стенхоуп. Из Итаки пришли известия о том, что по пути эскадра Маврокордато столкнулась с турецким патрульным кораблем, на котором находились крупные суммы денег, а также племянник самого Юсуфа Паши, возглавлявшего отряд в Патрах. Четырнадцать греческих кораблей атаковали небольшое двенадцатипушечное судно у самого берега Итаки. Турки сражались отважно, но в итоге корабль напоролся на риф и был разграблен греками.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
