— Эдвард, однажды я совершила очень плохой поступок. Ужасно плохой.
— Погоди, — поднял руку Эдвард. — Подумай, нужно ли это говорить.
Она потрясла головой и ухватила его за руку:
— Ты думал, что я никогда не была в Ирландии. Это неправда.
— Ах вот в чем дело! — На лице явное облегчение. — Клэр, стало быть, ты поэтому вела себя так странно? Я знаю, что ты там была.
— Так ты знал?! — Она отодвинулась и резко отпустила его руку, едва не шлепнув себя ладонью по лицу.
— Клэр, сама посуди: я служу в Министерстве иностранных дел. Работаю в британском посольстве в Вашингтоне, среди прочего занимаюсь ирландским вопросом. Встречаю прелестную американку ирландского происхождения, ей уже за двадцать, и она уверяет, что ни разу не была в Ирландии, и не проявляет к стране ни малейшего интереса. Даже говорить о ней не хочет. А ведь все американки ирландского происхождения мечтают об Ирландии. Половина из них даже умудряется получить ирландский паспорт. Неужели ты думала, что сумеешь меня провести? — Он пожал плечами. — Неверный вопрос. Прости, я не хотел тебя обидеть. Что бы ты ни сделала до встречи со мной, это твоя жизнь, и она касается только тебя. Ты как будто просишь у меня прощения, но мне не за что тебя прощать, Клэр. Я не Бог. Хотя, разумеется, я сразу все понял.
— И что?..
Прикрыв дверь, он продолжил:
— Когда я решил сделать тебе предложение, мне пришлось навести справки. Хотелось быть уверенным, что потом не всплывет ничего неприятного. Для нас обоих, потому что в этом мире мы оба под пристальным наблюдением. Выяснил, что ты была в Ирландии. Твой паспорт отметили при въезде, и я легко это установил. Но не более того. Северную Ирландию мы тоже тогда проверили. Прости, но такие уж были времена. Приходилось проверять. Но твое имя нигде не мелькнуло.
Так что я не знаю, к кому ты туда ездила, что делала там и почему не захотела рассказать мне об этом. Знаю лишь, что ты там была, и могу предположить, что поездка оказалась неудачной. Вот и все. Пару раз предлагал отправиться туда вместе, думал, поездка поможет тебе избавиться от воспоминаний, но ты отказалась, и я не настаивал. Надеюсь, с тобой там не произошло ничего плохого, никто тебя не обидел и случившееся не станет препятствием для переезда туда теперь — разумеется, если меня все же назначат послом в Дублин. Если все-таки станет, возможно, нам придется вернуться к этому разговору. Но вчера, когда я упомянул о возможности переезда, ты не возражала, наоборот, приложила столько усилий, чтобы подготовить сегодняшний ужин. И до сих пор надеваешь кладдахское кольцо. Словом, если тебе пришлось притворяться, что не ездила в Ирландию, и если ты все еще не хочешь мне об этом рассказать, я вполне переживу. Когда ты туда отправилась, мы не были знакомы. Я женился на девушке, которую встретил после, и с этой девушкой прожил всю жизнь.
У Клэр закружилась голова, стало трудно дышать. Она представила себе спокойное лицо с серыми глазами, которое все эти годы видела рядом с собой, просыпаясь по утрам. Потом увидела перед собой слегка оплывшее, в морщинках лицо лысеющего незнакомца с британским акцентом. Это и есть жизнь? Череда сменяющих друг друга теней, каждый раз — все более темных, прикрывающих полное одиночество человеческого существования. Дуновение — и ты разлетаешься, как пух с одуванчика, таешь последней тенью, упавшей на садовую мебель.
— Ты меня проверял? За моей спиной? И не сказал мне?
— Тебе ли меня обвинять?
Верно. Он с полным доверием взял ее в жены, а она солгала ему и продолжала лгать всю жизнь. Он даже не догадывается, что именно она от него утаила. В довершение ко всему сделала вид, что ее сердце свободно, когда оно было безраздельно и навсегда отдано Найлу. Во сне и наяву она непрестанно думала о нем. И, несмотря на это, протянула Эдварду руку у алтаря и позволила ему надеть ей на пальцы его фамильные кольца и в присутствии его и своих родителей в переполненной церкви дала клятву Богу любить и ценить Эдварда до конца дней, пока смерть не разлучит их, не сказав ему, что уже давала эту клятву другому человеку, в вымышленном мире, над пачками денег и ящиками с оружием. Словно после исчезновения Найла все это испарилось бы в никуда, а ей удалось бы убедить весь мир, что ничего подобного в ее жизни не было.
— Эдвард, я…
— Не спеши, Клэр. Подумай. Если хочешь, можешь сказать, и я тебя выслушаю. Но больше двадцати лет нашей совместной жизни ты предпочитала молчать; если скажешь теперь, потом ничего нельзя будет исправить. Мне не хочется, чтобы утром ты пожалела о своих словах, и не нужно мне ничего объяснять. Я ведь верю тебе.
Вот Найл, волнистые волосы в песке, яркие веснушки на бледной коже, у их ног шумит Атлантический океан, их похожие друг на друга тела тесно переплелись. Вот он исчезает в толпе в Дублинском аэропорту, толпа засасывает его, словно воронка последние капли влаги, и ей их не удержать.
Его запах, жар его тела рядом с ней на пляже.
И вот Эдвард, в носках и нижнем белье, с широким золотым ободком на пальце. Он думает, она хочет открыть ему какую-то личную, сугубо интимную тайну, не подозревая об истинных масштабах ее предательства. Рассказав ему, что она много лет назад сделала в Дублине ради Найла, она не просто предаст его. Она сделает его сообщником.
Она покачала головой:
— Как ты можешь мне верить?
Эдвард сел на кровать и стянул носок:
— Да очень просто. Видишь ли, я понятия не имею, почему сейчас, почти в полночь, после двух десятков лет молчания, ты вдруг решила признаться, что бывала в Дублине, как не имею понятия о том, почему в разгар ужина ты сочла необходимым спросить о состоянии здоровья человека, обвиняемого в убийстве крупного государственного чиновника. Мне неизвестно, что происходит у тебя в душе и в сознании. Зато мне известно, что ты разберешься с этим и в конце концов поступишь правильно. — Он стянул второй носок и держал оба в руках. — Люди узнаются по поступкам. Ты — хороший человек.
Только бы не закричать. Эдвард рядом. Вот его лицо, которое она видит каждое утро, его рука, лежащая на ее плече. Она села на краешек кровати, обвила руками его широкую грудь и положила голову ему на плечо. Он обнял ее и задержал объятия. Она взглянула ему в лицо и поцеловала.
— Джейми здесь, — призналась она. — В своей комнате. Я его спрятала.
Эдвард вздохнул и разжал руки:
— Что ж, по крайней мере в безопасности. Пойди проверь, спит ли. Если нет, пусть ложится. Уже слишком поздно для серьезного разговора.
У двери Джейми она на секунду задержалась. Если постучать, возможно, разбудит его. Но не хочется входить без приглашения, не хочется его смущать. Подростка легко смутить. Она приложила руку к двери, словно так могла почувствовать, спит он или бодрствует. «Надеюсь, спит. Эдвард прав — разговоры лучше отложить до утра».
Эдвард во многом прав. Он даже мудрее, чем она предполагала. Она изо всех сил старалась сделаться незаметной, прячась за нейтрально-бежевыми тканями и не принимая ничьей точки зрения. Она погребла самый важный поступок своей жизни под массой культурных слоев, как Трою, хотя ни на минуту не забывала о нем. И все же ей не удалось обмануть Эдварда. Все эти годы он видел, что она лжет, но ни слова не сказал ей об этом.
