Да нет, всё как раз ясно. Сейчас правит балом кто-то другой. Всем выгодно, чтобы Цахес умер. Если бы не наш приезд, то ему никто не помог, даже если и хотел.
Из страха перед смертью.
Я гадко улыбаюсь, насколько могу. Прошу всех отойти назад. Раздеваюсь, чтобы мне не мешала одежда. Взмах рукой и по телу бегут полосы… Чёрными глазами я смотрю на шокированных лекарей, и те режут молча свои руки. Мне нужна помощь и вы заплатите мне жизнями. Я не терплю полутонов в общении.
Сочная, густая кровь бежит вниз, но не долетает до пола. Она струйками по воздуху несется ко мне, врезаясь в спину и формируя крылья. Часть крови слишком грязная и больная. Кто-то из них заражен. Если бы я хотела, то изменила бы ее так, как мне необходимо.
Но сейчас я слишком ленива. Отшвыриваю именно этот ненужный мне поток в лицо хозяина, обливая того собственной горячей кровью.
Мало, слишком мало… Я хочу еще.
В этот момент в покои заходит еще один из медицинского обслуживания, в ужасе смотрит на меня, на своих коллег и падает на колени…
А потом перерезает себе горло…
Виновен.
Красное на чёрном.
Красиво.
Я безумно улыбаюсь и бормочу, чувствуя силу. Огромный поток силы. Струи крыльев наполняются, звенят и врезаются острыми жалами в тело Цахеса. Смешиваются с его кровью, с его сознанием.
– Ты будешь жить. – Рычу я и сливаюсь с его сознанием.
***
Представьте себе мир из кусков головоломки.
Пазл.
Мозаика.
И вот, ты стоишь в центре этого мира, а куски обрываются и падают в пропасть, черную и пожирающую.
Именно так выглядел Цахес изнутри. Увидев меня, как я весело шагаю в пустоте, он засмеялся.
– Ты моя смерть! Я так и знал!
– О чём ты, радость моя? Я за тобой. – Мурлыкнула я, разглядывая кусок мозаики в руках. Это было всё равно, что смотреть фильм. Эротический.
Мне досталось странное воспоминание.
– А, это так мило. – Улыбнулся он. – Мой первый раз, когда я был с женщиной.
И протяжно вздохнул. Я молча бросила кусок в сторону и подобрала второй. Он был куда интересней.
– Я умираю. И ты, настоящая, даже не знаешь об этом, ты же всего лишь моё воображение…
Я удивленно прошипела что-то вроде «рехнулся?» и довольно улыбнулась в ожидании.
Мне светит достаточно искренний монолог.
Цахес протянул свои руки ко мне и замер:
– А почему у тебя крылья? Я же никогда тебя такой не представлял… И эти клыки… Ты не слишком красива.
Я еле дрогнула, размазалась дымкой и стала более женственной. Он нараспев произнес:
– Моя… мама… Названная, но мама. Я все-таки тебя ждал. Я рад, что умру рядом с тобой. Иногда я думаю, что лучше бы ты позволила моему отцу забрать это тело, он был лучшем правителем.
– Цахес, ты рехнулся? Нашел время вспоминать былое, сыночек – не выдержав, засмеялась я. – Я за тобой пришла, чудовище! Спасать! Давай, позже выясним отношения, угу?
С открытым ртом он замер на последних плитах, не зная, что сказать. Потом еле выдавил:
– Ты настоящая. Это нечестно.
– Честно-нечестно. Дома поговорим.
И оплела его паутиной крови.
***
В реальности же меня отбросило к потолку и размазало крылья по красивым фрескам. Мне бы лицо попроще и поплоще, точно сошла бы за одну из них.
Цахес резко привстал на постели, зажимая нос. Черная кровь хлестала так, что я даже испугалась.
Но потом вспомнила, ему это всё равно, он почти такой же, как и геммы…
Потому что Цахес смотрел на меня золотыми глазами.
Последнее па
– Ты тоже хороша! Они подумали, что я – гемма, и решили меня убрать. Совсем от страха спятили или повод нашли! – Орал на меня Цахес через полчаса. Мы сидим в беседке, пьём чай и пытаемся вести переговоры, что не очень то и выходит. Краем уха я выслушиваю его претензии, а сама наслаждаюсь чаем.
Он вкусен, как и всегда. Настоящий, листовой, заваренный дважды родниковой водой. Терпкий его аромат раскрылся, и теперь воздух пахнет смолой и лесом…
Я закрываю глаза и лечу…
– Ты чего молчишь? – вылавливает меня из воспоминаний Цахес и гневно обливает кипятком.
Обожженная кожа местами краснеет, наливается, и тут же боль пожирается вечно голодным вирусом. Я слегка морщусь от зудящих ощущений, но в ответ Цахесу хищно улыбаюсь, приоткрывая клыки. Через пару секунд я молча вытирала себя салфеткой.
– Да тебя хоть в кислоте купай! – Рычит он гневно и рассматривает себя в зеркало. – Дура ты… Ну кто тебя просил делать мне такие глаза?
Я смотрю в его расплавленное золото и, поджав губы, надменно произношу:
– Чтобы ты знал своё место.
…это тело ему создали в Империи под моим чутким руководством. Я по крови передала информацию и вложила в него вирус, делающий его бессмертным. Но он не гемма, мои дети более совершенны. Притом, его разум вряд ли сможет отказать себе в плотских удовольствиях. Поэтому Император всего лишь бессмертный человек.
– А ты не боишься, что я выделю вирусную клетку и снесу твою уникальность напрочь? Разгадаю твой секрет? – Он всё ещё стоит ко мне спиной, прихорашивается у зеркала. Пусть и не признает, но я знаю – ему нравится цвет его новых глаз.
– Ты наивный, неужели ты не подумал, что я сделаю всё, чтобы уберечь… гхм… свою уникальность? Стоит тебе только попробовать, как… – Я щелкаю пальцами, и Император валится на пол в приступе. Захлебываясь пеной, он воет протяжно от боли, тело его крутит и выворачивает.
Через минуту я отпустила его сознание, сама же подошла и вытерла его лицо от пота и розоватой пены мокрой салфеткой. Он прижался ко мне, молча и без упреков.
Так надо.
Это необходимо и мне, и ему.
– Помнишь, почему я назвал тебя так в своём сознании? – хрипло выдавливает слова одно за другим.
– Помню – улыбаюсь печально я.
– Ты заменила мне мать. Ты сохранила мне жизнь и вмешалась в судьбу этого мира, – вспоминает Цахес, приподнимаясь с пола. – Тогда я был слишком юн, чтобы принять правду, а сейчас ты – единственное, что осталось неизменным за эти пятьсот лет. Ты как якорь, который прибивает меня и мою развязность.
– Но, тем не менее, в твоей хваленой Империи бардак, дорогой.
– Больше не будет.
Он молча подвел меня к витражному окну напротив столика. Мгновение я наблюдала, а потом отшатнулась в ужасе.
