— Да ну ладно!
— Точно тебе говорю. Так что в принципе можешь на меня в суд подать… Ты вон Саньке спасибо скажи. Полчаса всего после операции прошло, а ты уже как огурец. Ни тошноты, ни озноба. Сколько лет работаю, а лучше ее анестезиолога не видел.
— Да, — подтвердил Миллер, — мне тоже ни с кем так спокойно не работалось… Слушайте, вам, наверное, домой пора? Вы идите, дежурные за мной присмотрят.
— Нет уж, я здесь до утра посижу, — сказала Саня.
Вскоре он уснул, а она пристроилась с книжкой в ногах его кровати. Собственно, в ее бдении не было никакой необходимости, но ей казалось, что Миллеру будет очень грустно лежать в реанимации одному.
Буквы прыгали перед глазами, и она почти не понимала, о чем читает, — после всех переживаний ей ужасно хотелось спать. Через некоторое время она подумала, что не будет большой беды, если она ляжет на соседнюю койку и немного подремлет.
Перед тем как лечь, она вышла в коридор, покурила и умылась. А когда вернулась в палату, Миллер уже не спал.
— Болит? — встревожилась она.
— Нисколько. Чувствую себя прекрасно, так что отправляйся-ка домой. Мне неловко, что ты жертвуешь сном ради меня.
— Почему? Разве я чужой тебе человек?
Миллер улыбнулся:
— Конечно, нет. Знаешь, я хочу тебе сказать кое-что. Хорошо, что все получилось именно так.
— Как — так? — изумилась она, подумав, что он говорит о своем ранении и операции.
Но он имел в виду другое.
— Хорошо, что мы не стали мужем и женой. Ты не была бы со мной счастлива, и я… Наверное, я не смог бы тебе этого простить.
— Может быть, не стоит сейчас говорить об этом? — Саня попыталась мягко остановить его.
— Стоит, — возразил он. — Ты скоро уедешь, а я должен тебе объяснить. Я тянулся к тебе потому, что хотел стать таким, как ты. Я внимательно наблюдал бы за тобой, пытаясь понять, как тебе удается быть такой доброй и энергичной… Черт его знает, наверное, я стал бы с тобой капризным ребенком… И все время анализировал бы твое поведение… Ты не была бы со мной спокойна.
— Давай все же не будем это обсуждать, а?
— Я хочу только сказать: я рад, что ты не стала женой такого мерзкого типа, как я.
— Напрашиваешься на комплимент? Считай, что ты его услышал…
Потом они долго разговаривали на другие темы, больше не касаясь своей несостоявшейся совместной жизни. О Наташе они тоже не говорили. Обсуждали, как устроить, чтобы история с ранением Миллера не стала достоянием общественности, потом заговорили о Колдунове, о его хирургическом мастерстве, о его детях… Потом как-то постепенно перешли на собственные детские воспоминания. Угомонились только в четвертом часу.
Колдунов, рано утром забежавший проведать больного, еле растолкал обоих.
— Чем вы тут занимались всю ночь? — хохотал он, глядя, как Саня беспомощно моргает, пытаясь привести в порядок прическу. Миллер же в ответ на колдуновские попытки осмотреть его, натягивал одеяло на голову и оттуда любезным тоном просил Яна удалиться. — Раз хамишь доктору, значит, поправляешься, — резюмировал тот и дал команду переводить Миллера в отделение.
Саня была героиней дня, но никто и не подумал освободить ее от работы. Две плановые операции, одна срочная… Спать с каждой секундой хотелось все сильнее.
В середине дня сестра сообщила, что ее спрашивает какая-то женщина.
«Родственница на беседу, будь она неладна», — мрачно подумала Саня.
И каково же было ее удивление, когда вместо неизвестной родственницы больного она увидела Веронику Смысловскую собственной персоной. Та выглядела, как всегда, безупречно, но лицо… На холеном лице Вероники застыли тоска и тревога. Не понимая, в чем дело, Саня повела ее в чайную комнату.
— Вы именно меня хотели видеть? — на всякий случай уточнила она по дороге.
— Да, Александра Анатольевна, вас. Ах, не надо чаю! — закричала она, когда они пришли и Саня потянулась включить чайник. — Не суетитесь вы ради Бога, сядьте!
Саня покорно села на табуретку и безуспешно попыталась подавить зевок.
— Александра Анатольевна, скажите, в каком состоянии Миллер?
— У него все нормально. А вы…
— Да-да, из-за этого я здесь.
— Но как вы узнали?
— С утра в министерстве только об этом и говорили. Это же вопиющий случай, чтобы пациент зарезал хирурга!
— Ну да, обычно бывает наоборот, — невесело пошутила Саня и предложила взволнованной Веронике сигарету, хотя и не помнила, курит та или нет.
Смысловская долго чиркала спичкой по коробку, прежде чем ей удалось закурить.
— Узнав о том, что случилось, я сразу поехала в аэропорт. С самолета прямо сюда. А он… Дмитрий Дмитриевич не захотел меня видеть. Просто выгнал из палаты, хотя вам это, наверное, неинтересно. Александра Анатольевна, скажите, что нужно для его выздоровления? Я куплю любые лекарства. Если он не хочет, чтобы я ухаживала за ним сама, я найму сиделку.
— Вероника Васильевна, не переживайте вы так! Миллера оперировал профессор Колдунов, одно это уже должно вас успокоить. К тому же ранение печени было неглубоким.
— Я бы хотела разделить ваш оптимизм. Но поверьте, Дмитрий Дмитриевич только с виду такой сильный и здоровый. А на самом деле у него слабое сердце…
— Голова у него слабая! — грубовато перебила Саня. — Это же надо, вы к нему приехали из Москвы, волнуетесь, а он…
— Какая разница, откуда я приехала, если я ему не нужна?
Наутро после переезда Наташе уже казалось, что она живет в этом доме всю свою жизнь. Елошевич с Петькой поехали в город работать и учиться, а она в ночной рубашке ходила по дому в компании Пирата, наводя порядок и прикидывая, как можно будет все устроить с течением времени. Покупка дома и переезд сожрали все сбережения, и теперь нужно было ждать, пока появятся деньги на ремонт.
Елошевича несколько угнетал тот факт, что дом куплен в основном на Наташины средства — его доля составила не больше тридцати процентов. Планируя их совместную жизнь, Анатолий Васильевич предполагал без затей переехать к Наташе, а свои комнаты сдать, но Наташа, почувствовав возможность стать домовладелицей, не захотела ее упускать. Все-таки это была ее давняя мечта, а мечты должны сбываться!.. Тем более что Елошевич полагал своим священным долгом исполнять все Наташины желания и даже капризы.
Вечером он привез полную машину детей.
— Кто это? — весело спросила Наташа, глядя, как он жестом фокусника достал с заднего сиденья сначала очень маленького черноволосого мальчика, потом точно такого же, но побольше. Вслед за ними вылез Петька и галантно помог выйти двум совершенно одинаковым девочкам, по виду своим ровесницам.
