— Только что мне принесли добрую весть — Кастель-Тарс взят нашими войсками. — В голосе Уатана звучало нескрываемое ликование. — Не знаю, что принесло победу — твои заклинания или воинское искусство моих солдат, но… Я держу свое слово. Проси чего хочешь, чародей.
Автар откинул голову на подголовник кресла и чуть прикрыл глаза. Солнечные лучи падали ему прямо на лицо, а он сидел молча и неподвижно, впитывая их живительную силу. Так умирающий от жажды пьет, наткнувшись на источник, так голодный вгрызается в кусок хлеба, так влюбленный после долгой разлуки обнимает единственную желанную женщину…
— Что же ты молчишь? У тебя нет желаний или ты просто онемел от счастья?
Вейс сдвинул брови, и в голосе его зазвучали совсем иные, грозные ноты:
— Э, да ты не смотришь на меня, колдун!
Автар медленно открыл глаза, с трудом приподняв тяжелые веки.
— Отпусти меня, вейс, — вяло сказал он, — я выполнил то, что ты хотел, и теперь хочу уйти отсюда. Прикажи снять это, — Автар протянул закованные руки, — и я уйду. Мне не нужно награды.
— Нет, любезный колдун, — вейс покачал головой, — этого я сделать не могу.
— Почему?
Вейс посмотрел укоризненно, как будто удивляясь его недогадливости, и заговорил медленно, размеренно, словно увещевая непослушного ребенка:
— Не заставляй меня усомниться в твоих способностях, любезный колдун! Ты называешь себя Ведающим — и не можешь понять самых простых вещей. Сейчас ты помог мне… Во всяком случае, сделал нечто — и победа пришла. А что делать, если снова явится необходимость в твоих услугах? Искать тебя по всей Империи — от Шатгарских гор до устья реки Ярвы? И потом… Посуди сам — ведь нанять тебя может каждый! И мои враги в том числе. Разве я могу так рисковать — дать в чужие руки оружие против себя самого?
Он помолчал недолго и твердо добавил:
— Здесь, во дворце — проси чего хочешь. В пределах разумного, конечно, потому и браслеты останутся на своем месте, так что использовать свою колдовскую силу против моих добрых подданных тебе не удастся. Попробуешь сбежать — закончишь свои дни в подземелье.
Автар сглотнул тяжелый комок в горле. Можно познать тайны трав и цветов, вычислять движение планет в небе и призывать духов, но человеческая душа так и останется тайной, скрытой за семью печатями. И у каждого — своя… В самом деле, как он мог быть таким недогадливым?
— Посмотри на это с другой стороны, — вейс вдруг заговорил мягко, почти утешающе, — ведь во всем есть и хорошее! Неужели пыль дорог, холод и зной тебе милее моего дворца? Вспомни, сколько раз ты ложился спать голодным, подложив под голову свою тощую суму и укрывшись дырявым плащом, а кровлей тебе служило только небо? Сколько раз крестьяне или лавочники нанимали тебя за гроши, а потом плевали вслед? У тебя нет ни дома, ни пристанища, ты добываешь хлеб неверным и опасным ремеслом… Так стоит ли так сильно жалеть о прошлой жизни?
Автар покосился на свою левую руку. Там, на внутренней стороне предплечья, бугрился длинный уродливый шрам — память о зубах водяного дракона, что лет пять назад повадился таскать гусей и уток у крестьян, живущих в маленькой деревушке, притулившейся в излучине Ярвы. Как она там называлась-то? Мокрый Кут… Сырой Лог… Совсем вылетело из памяти.
Дракон был совсем молодой, даже не успел сменить третью кожу, потому и довольствовался мелкой живностью. Крестьяне охали, вздыхали, жаловались на убытки: «Гусь-то какой был! Поросенок, а не гусь», бабы боялись полоскать белье в реке, но, в общем, все было спокойно — до тех пор, пока зверь не начал утаскивать под воду зазевавшихся ребятишек. С детьми ведь вообще дело известное — как ни стращай, как ни наказывай, все равно норовят влезть куда не просят.
Автар вздохнул, вспомнив растрепанные волосы и безумные глаза воющей от горя бабы, которая все повторяла: «Мортик! Сыночек!» — и норовила кинуться в воду. Обычно он не убивал драконов, их и так мало осталось. Древняя тварь, которая пытается выжить в изменившемся мире, только у простаков вызывает суеверный страх, но не у Ведающего.
А в тот раз отказаться не смог. Автар вспомнил луну, что отражалась в реке, будто серебряное блюдо, плеск воды, кряканье утки-подманки, привязанной за лапу заговоренным шнуром… И себя самого, затаившегося в камышах. Ближе к полуночи забурлила вода и длинное, молочно-белое тело сверкнуло в лунном свете. Короткая схватка, удар меча чуть ниже жаберных щелей — в единственное не защищенное плотной, панцирно-гладкой чешуей, отливающей перламутром, место на мощном, мускулистом теле дракона.
Дракон защищался до последнего. Уже извиваясь в предсмертной агонии, он чуть не отгрыз ему руку. Счастье еще, что дело было в начале осени, когда любые древние гады готовятся к спячке, становятся малоподвижными и зубы у них уже не так ядовиты. Он с трудом выбрался на берег и рухнул на песок, обильно пятная его собственной кровью. В последний миг, перед тем как потерять сознание, он успел перетянуть место выше раны и прошептать заклинание Кос-Авала, потом луна над головой вдруг кувыркнулась и исчезла. В себя он пришел только под утро и побрел в деревню, волоча свой главный трофей — голову дракона и переднюю лапу с длинными когтями. Хорошо еще, что труп чудовища не унесло течением!
А потом… Крестьяне заплатили ему щербатыми медяками, собранными по дворам, и Автар видел, какими взглядами провожали его, когда он уходил из деревни. «Вот тебе наши гроши, колдун, и ступай себе…» Он шел, придерживая раненую руку, кое-как замотанную тряпками, и кровь капала на землю. Во взглядах он читал то же, что и всегда, — страх, брезгливость и желание держаться подальше от человека, который шатается по дорогам и якшается со всякой нечистью.
«Все чуждое и непонятное пугает простые умы и тем отвращает их от себя», — писал когда-то Вальцерий Итурийский, чьи труды Автар изучал еще школяром в Сьенне, но только через много лет он сумел понять и ощутить эту горькую истину в полной мере. И — что уж там скрывать! — были в его жизни такие дни, когда тоска по домашнему уюту, теплу очага и простому счастью, доступному каждому человеку, но только не ему, больно сжимала сердце.
— Вполне возможно, любезный колдун, — продолжал вейс, чуть улыбаясь, — что твоя работа больше никогда не понадобится. Даже скорее всего. Тогда ты просто проведешь остаток дней во дворце, наслаждаясь легкой и праздной жизнью. Клянусь, для любого из моих подданных — даже родовитейших дворян! — это было бы пределом мечтаний. У тебя будут свои покои, отличные лошади, золото, может быть, даже титул… Будешь бароном, к примеру, — чем плохо? Ну и женщины, конечно. Или ты предпочитаешь мальчиков? — вдруг спросил он деловито.
Автар побледнел и вцепился в подлокотники кресла, так что костяшки пальцев побелели.
— Шучу, шучу! — примирительно сказал вейс. — Не стоит так сверкать на меня глазами. Не хочешь — не надо. Мне все равно, как ты будешь теперь коротать свои дни и ночи. Хочешь — пей вино на пирах, тискай красоток и скачи верхом по улицам, хочешь — смотри на небо в медную трубу, как старый Аскер Гледан, или сиди над книгами. Я дарую тебе полную свободу, любезный колдун… В пределах городской черты. Разве это не щедро?
