Самоваров признаков депрессии в себе не находил: жить ему было интересно, любимая Настя его любила, работа шла замечательно. Он согласился на лечение только потому, что накануне позвонил майор Стас Новиков. Майор сообщил: Матвею Степановичу Тверитину в поликлинике работников искусств никто инъекций не назначал. Поэт лечил там лишь мозоли, ячмени и запоры.
— Пшик, — подытожил свои изыскания Стас. — Пшик твои укольчики! Не было ничего! Эксгумация отменяется.
— Но Щепину-то укол сделали, — возразил Самоваров. — В его поликлинике ты был?
— Были ребята. Пшик! Ни одного обращения к врачу с 1989 года.
— Отсутствие бумажек в регистратуре ни о чём ещё не говорит. Сейчас полно частных клиник и народных целителей. Чёрт знает чем только не лечат — иглоукалыванием, гипнозом, пчелиными укусами, мочой крокодильей. Вот бы где поискать!
— Как искать? У них гарантируется анонимность обращения. Никто из свидетелей не показал, что Тверитин или Щепин лечились у частных лиц.
— Тверитин был дедушка неглупый и с амбициями, — напомнил Самоваров. — Здоровьем своим дорожил. Он не стал бы лечиться у плохих врачей, халтурщиков, шарлатанов. Значит, круг сужается…
— Какой круг? Не забывай: официально Тверитин помер естественной смертью. Никаких доказательств обратного нет! Кто меня с твоими воспоминаниями о котах и бакенбардах пустит копаться во врачебных тайнах?
Вопрос был резонный. Поэтому Самоваров решил симулировать депрессию и отправился к знаменитой Кихтяниной. Может, она ему тоже какие-нибудь витаминчики назначит? Можно будет её порасспросить, кто мог врачевать Тверитина, ставить бодрящие уколы. Она информированная.
Алла Леонидовна вошла в кабинет тихими шагами и села в изголовье Самоварова, который начал задрёмывать. Он зашевелился, спустил с кушетки ногу с протезом. Алла Леонидовна остановила его тонкой жилистой рукой:
— Не надо вставать. Я знаю, вам это трудно. Вам удобно здесь? Тогда лежите. Давайте просто поговорим.
Алла Леонидовна Самоварову понравилась. В жизни она была меньше, изящнее и прозрачнее, чем на экране телевизора. Ещё мягче и убедительней была её улыбка. Её серое платье — не докторский халат, нет! — едва уловимо пахло горьким вкрадчивым парфюмом и сигареткой. Хорошо пахло, ей к лицу. Стало неудобно врать такой прелестной женщине про подавленность.
Но Самоваров соврал. Он сказал, что плохо спит ночью, тоскует по утрам и очень возбуждён в предвечерние часы. Пока он всё это рассказывал, едва снова не заснул. В какую-то минуту противоположная бледная стена заволоклась в его глазах мутью, а настенный Зигмунд Фрейд явственно зевнул во всю бороду.
Самоваров встрепенулся и постарался нагнать на себя возбуждения. Он заявил, что всё благополучно в его жизни, но депрессивное состояние возникло и не уходит.
Алла Леонидовна попросила рассказать о самых ярких или повторяющихся снах. Самоваров передал такое сновидение: будто он в Кремле, и его только что назначили в правительство. Он же, бегая по раззолоченным палатам и толкаясь среди высокопоставленных, смутно узнаваемых лиц, никак не может найти туалет, куда ему приспичило.
Этот разовый сон он выдал за навязчивый. Алла Леонидовна понимающе кивнула красивой проседью. Она поинтересовалась детством Самоварова. Очевидно, именно там завяз корень его теперешних проблем.
Самоваров к вопросам подготовился. Не подглядывал ли он в раннем возрасте за интимной жизнью родителей? Подглядывал, но неудачно. Мастурбировал ли он? Часто и успешно. Самоваров помнил советы Аллы Леонидовны драмкружковцам с телевидения и знал: если он отречётся от мастурбирования, его, чего доброго, примут здесь не за угасающего от депрессии, а за буйно помешанного. Испытывал ли он в детстве возбуждение и сексуальную агрессию при виде полых предметов — кастрюль, стаканов, строительных труб, водопроводных кранов? Знакомо ли ему, напротив, чувство безотчётной гордости при виде предметов продолговатых, твёрдых и упругих — копчёных колбас, бананов, сложенных зонтиков, молотков, столбиков собственного кала?
Последний вопрос Самоварова несколько озадачил. Что мастурбировать нужно, он знал. Но каково в психоанализе отношение к этим самым столбикам?
Алла Леонидовна воспользовалась замешательством пациента. В мгновение ока она мягко выудила из закромов самоваровского подсознания давнюю и многозначительную историю. Дело в том, что Самоваров и его сосед Вовка, будучи оба лет семи, однажды на пару нагадили в живописной беседке Комсомольского парка. Потом они засели в недальних кустах и очень радовались, наблюдая контраст между лирическим настроем входящих в беседку и всеми оттенками их ужаса, гнева и отвращения на выходе. Какой-то дядька, оглядываясь и держась за живот, вбежал в беседку на всех парах, но тут же пулей выскочил оттуда. Он потом долго шаркал подошвами об изумрудную траву газона и бранился причудливым матом. Самоваров с Вовкой, наверное, как раз и испытывали в ту минуту искомую Кихтяниной гордость?
С тех пор, как Самоваров нагадил в беседке, он об этом ни разу не вспоминал. Однако при мягких звуках голоса Аллы Леонидовны некрасивая история бойким поплавком вынырнула из глубин памяти. Самоваров почувствовал: приключение в парке, как и сон о Кремле — прямое попадание во фрейдову десятку.
Он не ошибся. Выяснилось, что радость при виде дядьки в замаранных штиблетах означала могучую, но подавляемую сексуальность, свойственную Самоварову чуть ли не с рождения.
После столбиков кала, отложенных в беседке, дело пошло, как по маслу. Самоваров без всякой натуги признался в неясном влечении к лицам своего пола. А сейчас, в зрелые годы, не влечёт ли его к мускулистым мужчинам? А к женоподобным юношам? А к маленьким девочкам?
Самоваров вспомнил крепкую спину, волевой подбородок и розовые колготки Анны Рогатых и уверенно заявил, что к маленьким девочкам его не влечёт совершенно.
Алла Леонидовна вздохнула — кажется, с сожалением. Она задумчиво проговорила:
— На сегодня хватит. Вы очень устали. Я знаю, как нелегко вспоминать многое из того, что было в детстве. Часто это доставляет куда более тяжкие душевные страдания, нежели то, что случается сегодня. Но это абсолютно необходимо! Шаг за шагом мы приблизимся к тому, что беспокоило вас все эти годы и привело к тяжелейшему состоянию, в котором вы сейчас находитесь. Мы извлечём на свет это страшное ч т о — т о и назовём настоящим его именем. Вам сразу станет легче. А теперь пройдёмте со мной.
Самоваров спустил ноги с удобной кушетки. Ему ещё хотелось полежать, может быть, даже соснуть, и было неловко, что он наврал с три короба. Слышала бы Настя, что он тут плёл — он, кого она считает образцом правдивости!
Алла Леонидовна уселась за стол, заваленный бумагами и брошюрами. Самоварову было предложено кресло напротив.
— Я посмотрю, когда у меня будет возможность снова с вами встретиться, — объяснила Кихтянина и принялась водить длинным золочёным карандашом по столбцам календаря. — В этом году ничего не получится. Девятое января вас устроит?
