Вильхельму было трудно сохранять спокойствие — напряжение и страх казались ему мучительной пыткой. Он не совершил никакого проступка и вместе с тем понимал, что не случайно у него так тяжело на душе и что осуждение, которое он чувствовал, имело под собой все основания. При мысли о Клаусе его охватывала безудержная ярость, а когда он думал о Туре, ему становилось до боли стыдно, потом перед ним возникал образ матери, и его начинали мучить угрызения совести. Воспоминание о сладком опьянении любви, в котором он пребывал всю свадебную неделю, было ему неприятно — он страдал, как после тяжелого похмелья. Но ему во что бы то ни стало нужно было поговорить с Турой…
Наконец на лестнице послышались шаги. Но пришла не Тура. Немолодая молчаливая служанка, которую он часто видел во время свадьбы, поставила на пол перед кроватью крынку молока и миску с лепешками, намазанными маслом:
— Вот, поешьте… — И она ушла.
Но Пер Вода уже спал. И Вильхельму не хотелось будить его. Прохладное сладкое молоко было удивительно вкусное, Вильхельм не успел оглянуться, как выпил почти всю крынку. Ему захотелось отведать и лепешки — в нее была завернута аппетитная соленая колбаса. И жизнь невольно показалась ему светлее…
Вильхельм снова лег, он был готов к тому, что долго не сможет уснуть из-за своих тревожных и грустных мыслей, ноющего лица и головной боли. Но даже не заметил, как все заволокло сонным туманом и он куда-то провалился.
На другой день пастор читал проповедь в церкви Херберга, и все близкие родственники — остальные гости уже покинули Люнде — должны были сопровождать молодых в церковь.
Уле степенно, как и подобало молодожену, вез в коляске Ингебьёрг, на ней была черная шапочка, какие носили все замужние женщины. Пер Волд сидел позади них. В следующей большой коляске с кучером на облучке ехали ленсман с женой, Дортея и мадам Даббелстеен. Вильхельма ждала оседланная лошадь, верхом ехали еще несколько мужчин и женщин из усадьбы. Среди них Вильхельм увидел и брата; Клаус важно, как ни в чем не бывало, восседал на Юнкере. Когда Вильхельм подошел к своей лошади, Клаус отвернулся и тут же пустился вскачь вместе с другими всадниками.
Туры нигде не было.
После службы небо затянуло, и солнце скрылось. Дождь начался еще до того, как они вернулись в Люнде. И сеял уже весь день, тихо и ровно, — со всех крыш и деревьев стекали капли. Долина скрылась во влажном тумане. И хотя сделалось холодно и промозгло, в воспоминаниях Вильхельма этот день остался душным.
Голова у него горела, и ему было не по себе. Разбитое лицо причиняло и физическую боль и душевные страдания. Из всей службы он запомнил только, как прятался подальше на хорах, где сидели молодые парни. Кто-то незаметно протянул ему фляжку, и он смутился: неужели по нему заметно, как ему скверно?.. На этот раз ему до смерти хотелось подкрепиться. От водки Вильхельму полегчало, и ему стало приятно, когда потом фляжка пошла по кругу, — значит, его угостили не потому, что у него был такой вид…
За обедом они с Клаусом сидели рядом и уже не могли больше не замечать друг друга. И хотя они не обменялись ни словом и почти не смотрели друг на друга, непосредственная близость брата, тоже занятого своими мыслями — Вильхельм не знал, какими именно, но уж точно они мало чем отличались от его собственных, — усилила его тревогу, ему стало невыносимо тяжко.
После обеда, набравшись мужества, Вильхельм пошел искать Туру. Опустошенный и мокрый, он бродил повсюду под частым дождем, заглянул даже в старый дом, где они в первый вечер свадьбы нашли печенье и кофе. В очаге уютно горел огонь. В конце длинного стола играли в карты несколько молодых парней, другие, окружив их, следили за игрой. Вильхельма охватило искушение зайти и присоединиться к ним — здесь было так тепло и уютно. Потом он заметил среди них Клауса и тихонько вышел из дома…
Втянув голову в плечи, он побежал через двор в поварню. Но там дверь была заперта на замок. Немолодая служанка, которая накануне принесла ему ужин, пробежала мимо, прикрыв голову и плечи рваным мешком, она несла ведра с водой. Служанка охотно ответила на его вопрос: нет, каждый день они поварней не пользуются, лишь когда пекут хлеб или режут скотину, а теперь вот стряпали тут на свадьбу… Сейчас гостей почти не осталось, и они опять, как всегда, готовят на кухне…
В кухню он заходил уже несколько раз, но Туры там не было.
— Ты не знаешь, где Тура… Тура Оммундсдаттер, мне нужно поговорить с ней?…
— Тура? Верно, у себя дома, в Сюнстеволле. Она ушла еще спозаранок… — Вильхельму не понравилось, как служанка на него посмотрела.
И опять его охватили растерянность и страх, какие охватывают человека, который бредет во тьме и боится споткнуться о какое-нибудь невидимое ему препятствие, упасть в незамеченную волчью яму… Вот и матушка сегодня тоже была подозрительно молчалива и подавлена. Впрочем, он почти не смел смотреть на нее…
Наконец Вильхельм незаметно вернулся в большой дом. В зале Дортея и мадам Даббелстеен укладывали в корзины взятые взаймы медные кастрюли, а мадам Элисабет сидела в конце стола и отдавала распоряжения:
— Из Холена — оловянное блюдо и семь оловянных тарелок. Дай-ка взглянуть, на их вещах стоит знак, каким они клеймят свой скот… И еще четыре серебряных ложки…
Вильхельм проскользнул в соседнюю горницу. Там на кровати сладко спал ленсман, в уголке рта у него торчала длинная трубка, головка трубки упиралась в пол.
Перед маленьким окном стояли стол и кресло, на полке над окном лежало несколько книг. Мифология на французском — эту книгу бабушка привезла с собой из своего прежнего дома. Библия, сборники псалмов. Тетрадь, в которую были записаны сведения о болезнях домашних животных. Сборник проповедей на немецком, на нем было написано имя Хогена Халворсена: «Эту книгу я приобрел за один спесидалер и двадцать марок в Алтене anno Domini 1769». Наконец он нашел том, который назывался «Опыты прекрасных и полезных научных собраний Патриотического общества». Он забрался в кресло и начал читать рассказ о Сигрид, или «Любовь — награда смелых».
Раньше он не любил читать истории о любви. Но теперь все изменилось — действие происходило в языческие времена, когда люди верили в богов Фрейра, Тора и Одина, а герои были либо благородные воины, либо кровожадные негодяи. Прекрасная Сигрид, дочь Сювальда, была похожа на Туру, он сам был Отаром. Великан Хундинг, который напал на принцессу в лесу и хотел похитить ее, в сознании Вильхельма невольно предстал в образе Клауса, а коварная Рагнхильд чем-то напоминала мадам Даббелстеен.
Чем дольше он читал, тем больше его захватывала эта история. В тот день рано стемнело, и Вильхельму приходилось держать книгу у самого окна с желтоватым стеклом, которое было в грязных подтеках от капавшей с крыши воды. Он даже забыл, что у него болит красный, распухший глаз, заставляя себя разбирать сливавшиеся буквы…
Вильхельм вздрогнул, когда в горницу вошла его бабушка, — он пытался не упустить остатки дневного света, чтобы узнать, чем кончилась ложная свадьба Отара с Инсегундой и какие душевные муки переживала Сигрид, державшая им свечу. Это было так интересно, и ему казалось, что усадьба ярла Эббе словно слилась с большой усадьбой ленсмана. Он вскочил и предложил бабушке стул, с нетерпением ожидая разрешения укрыться где-нибудь со своей книгой.
