Лабаль выходит, аккуратно прикрыв за собою двери кубрика.
— Пойду спать, — говорит Лали.
— Да-да, — откликается Сидролен, — доброй ночи.
Лали выходит, аккуратно прикрыв за собою двери кубрика. Когда на рассвете герцог заглядывает в кубрик, чтобы поглядеть, не готов ли завтрак, он обнаруживает там Сидролена, подремывающего над своим стаканом.
— Ку-ку! — кричит герцог. — Уже встал или еще не ложился? А невеста небось почивает? Интересно, остались ли сосиски в холодильнике? Что-то погоду на дождь тянет.
Появляется Пешедраль.
— Готовь завтрак, — приказывает ему герцог. — Я голоден, как волк.
— А лошади, господин герцог?
— Да, верно.
Пешедраль идет обихаживать лошадей. Герцог садится против Сидролена.
— Придется ждать пробуждения невесты. Что бы мне пока на зуб положить? Нет, только не укропную настойку, слишком рано. Тем более что твоя настойка — не первый сорт, хоть и зовется «Белой лошадью». Она и в подметки не годится той, что я гоню по рецепту моего алхимика Тимолео Тимолея. Вот, кстати, еще одна связь между алхимией и лошадью. Лошалхимия. Ничего себе словцо, а? Хотя нет, не фонтан. Когда-то у меня бывали и удачнее… раньше… в старину…
И герцог зевнул во весь рот.
— Черт возьми, Сид, что-то ты нынче неразговорчив!
— Хочу сообщить вам новость.
— Мы, что ж, больше не на «ты»?
— …тебе сообщить.
— Слушаю.
— Консьерж из дома напротив изловил типа, который малевал на загородке.
— Настоящего?
— Настоящего.
Герцог оглушительно расхохотался и вымолвил лишь несколько минут спустя:
— Значит, застукал он тебя?
— Ну да.
— Подумаешь, какая важность!
— Да нет, кажется, это важно.
— Не может же он помешать тебе малевать и замалевывать надписи, коли тебе это по душе.
— Меня не он волнует.
— Что-то она долго не встает нынче утром, — заметил герцог.
— Не знаю, — сказал Сидролен.
— Ну раз так, — заявил герцог, — пойду-ка прогуляю лошадей; мы позавтракаем в городе. Например, в «Кривобокой сирене». Передай нашим дамам, чтобы шли туда.
— Непременно передам, — сказал Сидролен.
И герцог вышел, громко хлопнув по рассеянности дверью кубрика.
XX
Сидролен слегка прибрал в кубрике. Потом он вышел на палубу. Графиня и Фелица потребовали на завтрак сосисок; но в соответствии с инструкциями герцога, дамы получили указание отправляться в «Кривобокую сирену» и послушно удалились. Ровно через шестнадцать минут после их ухода на палубе появилась Лали. Она несла чемодан.
— Прощайте, — сказала Лали.
И, поставив свою ношу наземь, протянула Сидролену руку.
Из чего Сидролен вынужден был заключить, что Лали покидает его; желая облечь свое открытие в слова, он спросил:
— Вы уезжаете?
— Как видите.
— У вас есть серьезные причины для отъезда?
— Я не люблю психов.
— Кого вы имеете в виду?
— Я к вам так привязалась! Думала, вас и вправду преследуют.
И она расплакалась.
— Ну-ну, не надо, — сказал Сидролен. — Вы на меня очень сердитесь?
— Ага, — всхлипнула Лали. — Вы насмеялись надо мной.
— Да ни над кем я не насмеялся. Просто придумал себе такое занятие. Все-таки какое-то развлечение в жизни, — развлечение, и ничего больше.
— Свихнуться надо, чтобы делать такие вещи.
— Но все же это лучше, чем просиживать штаны в бистро.
— И, кстати, вы слишком много пьете.
— Да разве я когда-нибудь бываю пьян?
— Чтобы малевать такие гадости, надо набраться укропной настойки по самое горлышко. Оскорблять самого себя! Почему бы уж вам заодно не расхаживать с голым задом, людям на смех?!
— Это не мой жанр, — ответил Сидролен. — И потом, вы, я думаю, путаете разные вещи.
— Какие еще вещи?! Опять вы собираетесь спорить по пустякам.
И она заплакала еще горше.
— Ну-ну, не надо, — сказал Сидролен. — Никогда себе не прощу, что так огорчил вас.
— Нашли время любезничать!
Лали осушила платочком влажные щеки и энергично высморкалась.
— Я ухожу, — добавила она, поднимая чемодан.
— Что же вы собираетесь делать? — спросил Сидролен. — Опять пойдете к месье Альберу? Станете искать работу? Или вернетесь домой?
— Вам-то какое дело, раз я исчезаю из вашей жизни?!
Эти слова вызвали у самой же Лали новый приступ рыданий — таких бурных, что ей пришлось опять поставить наземь чемодан.
— Ну, раз это вас так расстраивает, не исчезайте из нее! — сказал Сидролен.
— Если это все, что вы можете мне сказать…
Она опять утерла слезы, подхватила чемодан, повторила свое «прощайте» и удалилась твердым шагом. Сидролен смотрел, как она взбирается по косогору, распахивает дверцу загородки и уходит.
Лали зашла выпить кофе в бистро на углу. Парочки на террасе целовались взасос и энергично обжимались, перед тем как отправиться на работу. Это зрелище подвигло Лали на пролитие новых слез, которые она украдкой подбирала платком. Внутри, в бистро, алхимики, вооруженные пинцетами и карандашами, колдовали над программой скачек. Среди них толокся и давешний борец за справедливость. Лали поспешила выпить кофе и удалиться.
На вокзале, где Лали некогда повстречала мсье Альбера, она сдала чемодан в камеру хранения и пошла выпить вторую чашку кофе, дабы за это время прояснить для себя, хоть самую малость, сложившуюся ситуацию. Она села на террасе пивной — просторной террасе с кучей посетителей, кучей официантов и кучей метрдотелей. По тротуару сновали кучи прохожих, по шоссе катили кучи уаттомобилей. Мимо террасы бегал орущий продавец с кучей газет, какая-то дама-алхимичка звонила в колокольчик, пытаясь сбыть кучу лотерейных билетов.
Лали — подавленная, растерянная — сидит там добрый час, а еще точнее, час четыре минуты; потом вдруг вскакивает на ноги, поспешно расплачивается, бежит к автобусу и доезжает до «Хмель-бара», по-прежнему старающегося выглядеть так же, как все соседние бары. Она входит и садится. Зал пуст: ни клиентов, ни хозяина. Открытый люк свидетельствует о том, что этот последний, верно, занят в погребе, но чем именно? Пользуясь одиночеством, Лали тихонько плачет.
Внезапно на уровне пола появляется полувысокая, полусплющенная каскетка из потертого сукна в черно-белую клеточку. Лали утирает гляделки и то, что под ними, платком, который уже хоть выжимай, а из подземелья тем временем медленно поднимается кратковышеописанный головной убор. За ним возникает и голова, а следом все остальное, от плеч до подошв шлепанцев, полудлинных-полукоротких шлепанцев из потертого сукна в черно-белую клеточку. Когда все это убирает трап, оно поворачивается на тридцать семь градусов, в результате какового маневра замечает юное создание, безрадостно созерцающее в зеркале отражение репродукции «Умирающего Геракла» кисти Сэмюэла-Финли-Бриза Морзе.
