— Нисколько не сомневаюсь, — подтвердил герцог, — впрочем, теперь наплевать. Предоставляю вам малярничать, сколько влезет, месье! Предоставляю вам малярничать, сколько влезет!
Тем не менее за весь день Сидролену так и не представился случай помалярничать; к тому же, как и накануне, он весь день не видел своих гостей. Вернулись они лишь после ужина. Сидролен играл в карты с Лали. Лали, играя в карты, курила.
Герцог и Пешедраль сели рядом и налили себе укропной настойки. Графиня и Фелица прямиком отправились по каютам.
— Все в порядке? — вежливо спросил Сидролен.
— А у вас? — оживленно спросил герцог. — Как там наша мазня?
— Сегодня чисто.
— Понятно. Ну а мы нынче ударились в архитектуру: решили доставить удовольствие его (жест) маме и прошвырнулись по всем что ни на есть церквухам подряд; сдохнуть можно, сколько их понастроили здесь, в столице!
— А вы случайно не антиклерикал, господин герцог? — спросил Сидролен.
— Архиантиклерикал! Только, ради Бога, не величайте меня господином герцогом! Теперь, когда мы познакомились покороче, можете звать меня запросто: Жоакен.
— А с какой стати мне звать вас Жоакеном?
— Да потому что это мое имя.
— И мое тоже, — ответил Сидролен. — Не представляю, как это я буду звать сам себя, обращаясь к чужому человеку.
— Чужой да княжой! — беззлобно отпарировал герцог. — Ладно, раз уж мы оба Жоакены, зови меня Олендом, — это мое второе имя.
— И мое тоже.
— Ну, ничего, у меня в запасе еще пять: Анастаз Кре…
— …пиньен Еме…
— …рик Hop…
— …бер.
— В таком случае, — вскричал герцог, совсем развеселившись, — вернемся к отправной точке: зовите меня д’Ож… или нет, лучше Джо, а я вас буду звать Сид.
— Мне больше нравится Сидролен, — сказал Сидролен.
— Ладно, пусть будет Сидролен, коль Сидроленом быть желаешь, но тогда я стану обращаться к тебе на «ты».
— Я не против.
— И ты тоже обращайся ко мне на «ты», — добавил герцог, щедро плеснув себе укропной настойки.
— Хорошо, буду обращаться к вам на «ты».
— Так вот, Сидролен, — продолжал герцог весьма повышенным тоном, — т-т-ты меня не уважаешь! Я п-п-понял это нынче утром, когда румяная заря осветила б-б-бегство нашего пленника. Стоило трудиться, сказал я себе, и всю ночь студить себе задницу, стараясь угодить нашему хозяину, чтобы потом названный хозяин повел себя, как глупая стыдливая недотрога; однако Сфен разъяснил мне, что ты, в конце концов, лучше меня разбираешься в этих делах и, возможно, имел веские причины отпустить этого типа, чью физиономию я, хоть убей, никак не могу припомнить. Будь я на твоем месте, мне бы не понравилось его соседство. А засим — доброй ночи!
Вслед за этим внезапным заявлением он встал, что незамедлительно проделал и Пешедраль, но тут вмешалась Лали:
— А кто этот месье Сфен, что отпускает вам замечания по его (жест) адресу?
— Это не месье, это конь, — ответил герцог.
— Ваш конь делает замечания?
— По этому поводу, — продолжил Жоакен, оставив без внимания последний вопрос, — у меня тоже есть одно замечание. Я обнаружил, что французы с их ска#чками тоже стали алхимиками.
Ни Лали, ни Сидролен даже глазом не моргнули, и еще менее того — Пешедраль.
— Да-да, — подтвердил герцог, — они все надеются извлечь золото из лошадей. Ну-с, теперь и вправду доброй ночи!
И он исчез, хотя тут же появился снова.
— Мое замечание наверняка показалось вам странным. Я признаю, что оно и в самом деле оригинально: не все то золото, что из коня.
И он вновь исчез; его удалявшийся хохот наконец затих вдали.
— Посидите с нами еще, — сказала Лали Пешедралю, который не успел исчезнуть вместе с герцогом.
— Не могу. Я должен помочь герцогу стащить сапоги.
— Да на нем нет сапог!
— О нет, есть — виртуальные.
— А ваши лошади тоже носят сапоги?
— Виртуальные? Конечно!
Вдали послышался продолжительный рев.
— Вот, слышите? — воскликнул Пешедраль. — Герцог гневается.
И он поспешно исчез.
— Ладно, — сказала Лали, — пойду-ка и я снимать свои виртуальные сапоги.
— А я еще посижу, — сказал Сидролен.
Оставшись один, он разложил пасьянс. Затем потушил свет.
Текут минуты, в тишине только и слышно, как по бульвару шныряют лунатики-уаттомобили.
Потом вдруг раздается дикий шум, крики и даже, кажется, ругательства. Дверь кубрика распахивается, вспыхивает свет, и Лабаль зашвыривает внутрь человека, которого он застиг за писанием оскорбительных надписей на загородке. Человек садится, переводит дух и наливает себе укропной настойки. Прибегает вскочившая с постели Лали в поспешно накинутом халате. Все прочие обитатели баржи спят глубоким сном. Они теперь всегда спят глубоким сном — с тех самых пор, как перестали или почти перестали видеть сны.
Прибежавшая Лали видит Сидролена, который наливает себе укропной настойки. Лабаль уселся и молчит, вид у него озадаченный до крайности.
Лали в замешательстве, она не знает, что спросить.
Сидролен пьет свою укропную настойку, потом обращается к консьержу:
— Надеюсь, вы не простудились, поджидая меня. Вы заслужили стаканчик укропной настойки.
И с бледной улыбкой говорит Лали:
— Месье — опытный сыщик.
Лали садится.
— Хотелось бы мне знать, — говорит Лабаль, — что вы теперь будете делать. Я, конечно, понимаю: меня это не касается, но поскольку, ввиду недавних событий, ответственность моя неизмеримо возросла, вы должны признать, что я имею право задать подобный вопрос себе, а также и вам.
Сидролен не отвечает, и Лабаль добавляет:
— В общем-то, вы можете продолжать в том же духе.
И добавляет еще:
— Теперь-то уж я следить за вами не стану. Миссия моя выполнена, и я могу подать в отставку с должности консьержа и покинуть ваш квартал в поисках новых приключений.
Он поворачивается к Лали и заканчивает:
— Я не желаю месье Сидролену никакого зла, но после того небольшого инцидента мне, естественно, хотелось доказать свою полную и непреложную невиновность. Месье Сидролен может считать, что ему еще очень и очень повезло, что я не укокошил его за подобное издевательство над людьми и надо мной… Нет, мерси за любезность, я никогда не пью укропную настойку. А теперь позвольте мне удалиться.
— Сделайте милость, и побыстрей, — отвечает Лали.
