– Берегите детей и Бетти, – сказал он нам. – Я на вас рассчитываю – вы это знаете.
– Конечно… Обещаем… – говорили мы в ответ.
Друг Марио, доктор Сильвестре, заехал за ним на своем автомобиле и теперь ждал перед крыльцом.
– Тебе пора ехать, – сказала Бетти, прильнув к Марио для последнего поцелуя.
Он повернулся было к двери, но застыл на месте, словно хотел еще что-то сказать, затем пожал плечами, опустил голову и, не говоря ни слова, пошел к машине.
Мы знали, как ненавидит Марио лежать в больнице. Он был беспокойным пациентом, быстро уставал от однообразных серых дней и бесконечных процедур и рвался домой. А в тот раз ему, должно быть, приходилось особенно тяжко: он наверняка догадывался, что на вилле не все в порядке. Почти сразу после отъезда мужа Бетти слегла с температурой и сухим кашлем и не могла его навещать.
Всего через неделю Марио уже звонил Бетти и жаловался, что доктора совсем его замучили и дольше терпеть он не может. Она пыталась спорить, но Марио объявил, что уговаривать его бесполезно – он продолжит лечение дома, в кругу семьи.
– Ничего не могу с ним поделать, – беспомощно вздыхала Бетти. – Да мне и самой хочется, чтобы он вернулся домой и мы виделись каждый день.
Синьор Ланца хотел приехать на следующее же утро, и все мы готовились к его возвращению. Пепе варил легкие овощные супы и запасался постным мясом и белой рыбой, чтобы помочь хозяину соблюдать диету. Все слуги сидели на кухне и обедали, когда в прихожей наверху зазвонил телефон.
– Я подойду.
Но телефон смолк прежде, чем я успела встать со стула. В следующую же минуту раздался крик, а затем глухой удар. Мы с Пепе бросились наверх. Бетти лежала на полу, рядом валялся телефон.
– Что такое? Что случилось? – спрашивала я, опускаясь рядом с ней на колени.
Бетти смотрела на меня широко распахнутыми невидящими глазами. Рот у нее был открыт, но она не могла произнести ни слова.
– Синьора… Бетти, Бетти…
Пепе поднял телефон и прижал трубку к уху.
– Алло, алло! Кто говорит?.. доктор Сильвестре?.. Нет, синьоре, она в обмороке. Простите, что вы сказали?.. Что?.. Нет… Нет…
Голос у Пепе дрогнул, и он оперся рукой о стену, чтобы не упасть. Но прежде чем я успела спросить, в чем дело, Бетти издала страшный, душераздирающий вопль и принялась корчиться и биться головой об пол.
Я навалилась на нее всем телом, пытаясь ее удержать, однако она упрямо рвалась из моих рук и продолжала биться головой о мрамор.
– Скажи доктору, чтобы немедленно ехал сюда! – крикнула я Пепе. – И ради бога, пусть поспешит! Иначе она себя изувечит!
Слава богу, детей дома не было, и они не видели мать в этом ужасном состоянии. Остальные слуги окружили нас и растерянно смотрели, не зная, чем помочь.
– Что случилось? – спрашивали они. – Что с ней?
Пепе смотрел на меня, но слова его были обращены ко всем.
– Синьор Ланца умер, – только и сказал он.
Сначала мы не поверили. Потом нас захлестнуло горе. Одна горничная упала на колени и закрыла голову накрахмаленным передником, чтобы заглушить рыдания. «Это невозможно, – повторяли мы снова и снова. – Доктор Сильвестре что-то напутал. Марио умер? Быть не может!» А горничную продолжали сотрясать рыдания.
Я оставалась с Бетти до самого приезда врача – лежала рядом и не давала ей шевелиться. Обезумев от горя, Бетти кричала: «Дайте и мне умереть! Дайте мне умереть!» А я могла только изо всех сил прижимать ее к полу и молиться, чтобы доктор Сильвестре скорее приехал и привез успокоительное.
Я осмелилась оставить Бетти, только когда доктор сделал ей укол и мы убедились, что лекарство подействовало. Остальные слуги собрались на кухне вокруг радиоприемника. Прозвучала песня Be My Love, а потом заговорил диктор: «Вы слышали голос Марио Ланца, скончавшегося сегодня от сердечного приступа в римской клинике «Валле Джулия». И лишь тогда мы поверили окончательно.
– Так это правда? Он на самом деле умер? – Я тяжело опустилась на стул.
– Да, правда, – ответил Пепе. – Мы его потеряли… мир его потерял.
Мы сидели вокруг кухонного стола и потрясенно молчали. У некоторых из глаз капали слезы, экономка рыдала в голос, горничные жались друг к дружке. Поглощенные собственным горем, мы совсем забыли про деда Сальваторе, который гостил на вилле, и только когда услышали, как он плачет в коридоре, поняли, что он узнал от кого-то из прохожих. Бедный старик тоже не мог поверить в смерть любимого внука. Мы помогли ему спуститься на кухню, чтобы он смог услышать официальное объявление по радио. «Сегодня в Риме скончался тенор Марио Ланца, – торжественно повторил диктор. – У него остались жена и четверо детей».
* * *
Впервые я потеряла дорогого мне человека. Мою жизнь словно разорвали надвое: вот та часть, в которой был Марио, а вот новый отвратительный обрывок, где его нет. Я тосковала по нему до безумия – по его улыбке и веселым глазам, по голосу, который обволакивал меня, пока не начинало казаться, будто мы дышим с ним в унисон. Он принял меня в свою семью. Он столько для нас значил. А теперь его больше нет, и остались лишь горе и боль.
Первые несколько дней прошли, как в тумане. Кто-то, должно быть, сообщил матери Марио, Косте и всем людям, которые никогда его больше не увидят. Не знаю, кто. Моя жизнь сосредоточилась теперь на Бетти. Моим долгом было заботиться о ней, и я исполняла его неуклонно.
Поначалу доктор Сильвестре держал Бетти на снотворном, но не могла же она спать вечно. Рано или поздно Бетти просыпалась, не находила рядом Марио и вспоминала, что его больше нет. Тогда она горевала так, словно узнала об этом впервые: раскачивалась из стороны в сторону и била по воздуху руками, с яростью в хриплом, надтреснутом голосе спрашивала, почему Марио не спасли, обвиняла в его смерти клинику, доктора Сильвестре, иногда даже мафию.
– Они убили его! – кричала она. – Зачем же они оставили жизнь мне?
Однако самое ужасное началось потом, когда привезли тело. Его выставили в открытом гробу посреди гостиной: лицо небритое и в синяках, живот раздулся, из ноздрей торчит вата, рот заклеен клейкой лентой. Это был не мой Марио, и смотреть на него было невыносимо. Но мне приходилось сидеть там часами и держать Бетти за руку, пока она всхлипывала, как раненое животное.
Приходили посетители, чтобы выразить Бетти соболезнования; она никого не желала видеть. Даже когда действие снотворного кончалось, ее сознание было замутнено лекарствами и алкоголем, и она часто говорила о Марио так, словно он просто вышел на минутку из комнаты. Одурманенная барбитуратами, Бетти не хотела и слышать о похоронах или думать о будущем и предоставила слугам распоряжаться, как знают.
Никто не осмеливался сообщить детям. Я думала, это сделают гувернантки или доктор Сильвестре, а они, должно быть, надеялись, что Бетти скоро придет в себя и сможет им рассказать. Дети узнали сами: в одно ужасное утро Коллин забралась через окно в гостиную и обнаружила, что́ там лежит. Бедная девочка! Увидеть тело собственного отца… Мы все сбежались на ее крики, но были не в силах утешить ни ее, ни Элизу с Дэймоном и Марком.
