Он представил, как от всей души влепит ей пощечину, как толкнет ее на диван, будет наблюдать, как она падает. Как он будет в гневе кричать на нее. А потом он закрыл лицо ладонями и представил нечто другое.
Он усадит ее на диван, он накроет ее руки своими или возьмет ее за плечи. Главное — быть к ней как можно ближе, чтобы она не вырвалась. Потому что она наверняка попробует это сделать — подобное в ее натуре. Но только не на этот раз. Он будет держать ее за плечи, и она будет вынуждена его выслушать. И после того, как он ей все скажет, они решат, что у них осталось в этой жизни и как им теперь жить дальше.
Он уже давно намеревался это сделать. Открыть рот и сказать то, что должен.
Ирен.
Нэт задумчиво пожевал губу. Жизнь — коварная штука. Так было всегда, и так будет. Но Ирен — она внесла в нее доброту. Но именно эта ее доброта подчас и бесила его. Ее наивность, неумение видеть вещи, какие они на самом деле. Она понятия не имела, на какие вещи способно человеческое сердце. Как оно может отвернуться от мира, зачерстветь, стать холодным, как окровавленное лезвие.
Ни малейшего понятия, черт возьми!
А все он. Это он виноват. Это он позволил ей спрятаться в ее тесном, крошечном мирке. Но Ирен есть Ирен. Она никогда не поверит ничему такому, что способно разрушить ее чистый и невинный взгляд на мир. Ведь как раз за это он ее и любил. За это же и ненавидел. Именно по этой причине всякий раз, когда он подумывал ее бросить, он уже в следующий миг гнал от себя эти мысли.
Над озером низко пролетела цапля и, как балерина, опустилась на длинные ноги у самого края воды. Боже, он надеялся прожить достойную жизнь. Тихую, непритязательную, спокойную. Совсем не ту, к которой он привык с детства. Он мечтал иметь любящую жену и любящих детей. Он хотел воспитать хороших, достойных людей, которые бы прислушивались к родительским советам, потому что любили своих родителей, а вовсе не потому, что боялись.
Цапля неспешно шагнула в воду. В озере в изобилии водился окунь, краппи и другая рыба. Когда-то они с Ирен брали лодку и, забросив удочки, могли молча сидеть в ней часами. Как он любил эти удивительные мгновения! Как здорово было, даже без всяких слов, ощущать близость другого человека. Ирен умела пользоваться удочкой. Нэт сидел, наблюдая за тем, как восходит солнце, как его лучи играют в ее волосах. «Моя маргаритка», когда-то называл он ее. Он помнил, как поцеловал ее в первый раз, как поклялся, что ее губы имеют вкус меда.
Тем временем цапля шагнула глубже, а потом в мгновение ока сунула голову и тотчас вытащила — с рыбой в клюве.
Они с Ирен не выбирались на рыбалку вот уже лет восемь или девять. То есть примерно с того времени, когда, если верить Кэрол, его жена пыталась покончить с собой. Нэт с силой вогнал кулак в ладонь.
— Ирен! — прошептал он, а потом крикнул ее имя так громко, что испуганная цапля застыла как статуя.
Нэт нагнулся и подобрал с земли лист — красно-желто-оранжево-зеленый. Он не мог сказать, с какого дерева тот упал. Никогда не задумался над породами деревьев. Такое было по части Ирен. Она всегда знала все названия. Она и Шэп. Они оба были знатоки в том, что касалось деревьев, растений, цветов…
Нэт смял лист в руке, бросил его в воду и пронаблюдал, как тот пошел ко дну.
Глава 36.
14 октября 2004 года— Они мне никогда не разрешат это сделать, — произнесла Ирен, просматривая бланк заявления на посещение заключенного.
— Это почему же? — удивился Джефф.
— Здесь говорится, что сначала я должна проконсультироваться с психологом. Но у меня на это нет времени. А вот здесь, — она подтолкнула лист бумаги через кухонный стол, — меня спрашивают, кто из моих близких поддерживает это решение.
— А что, разве никто?
Ирен рассмеялась:
— Когда Кэрол узнала про письма, ее едва удар не хватил. Сказала, что я должна их сжечь.
— А Блисс?
— Ну, она тем и занимается, что сажает за решетку таких, как Роббин.
— Да, я знаю. Но ведь это еще не значит, что…
— Я бы не хотела втягивать ее в это дело.
Джефф кивнул.
— Блисс в курсе, что дата уже назначена?
— Да, она позвонила мне, когда я помогала в церкви. Сказала, что давно пора.
Ирен положила руки на стол и взяла письмо от начальника тюрьмы. Оно, подобно сторожу, лежало сверху других бумаг, предостерегая ее от дальнейших шагов. Ирен указала на него пальцем:
— Начальник тюрьмы говорит, что мне особенно не на что рассчитывать.
— А что он сказал вам по телефону?
— То же самое. Спрашивал, кто поддерживает мое решение. Я честно призналась, что никто. И тогда он сказал, что бесполезно даже пытаться. Что тем самым я сделаю себе только хуже, потому что это будет означать очередную потерю. Кэрол сказала то же самое.
Джефф взял письмо начальника тюрьмы и пробежал глазами.
— Этот мистер Мейсон, он дал вам хотя бы крошечный повод для надежды?
— Никакого.
— Но вы все равно решили попытаться?
Ирен посмотрела на лампочку под потолком:
— Если бы меня кто-нибудь поддержал. Кто-то из друзей или родственников. А так я одна. У меня никого нет. И из-за этого у меня такое ощущение… черт, я даже сама не знаю, что чувствую. Наверно, мне больно — и за него, и за себя, и за Шэпа — за всех.
Джефф разорвал обертку еще на одной печенюшке и поскреб пальцем глазурь.
— Поверить не могу, что ты все еще их печешь.
— По привычке. Вспомните печенье, которое вы сами когда-то пекли. Как оно называлось? «В рай и обратно»?
— «Назад в рай».
— Ничего вкуснее не помню.
— Рецепт моей матери.
— Овсяная мука, шоколад и что еще?
— Ирис и кокосовая стружка.
— Ага. Помню, они всегда были у вас готовы, когда мы с Блисс возвращались из школы. Помнится, на улице уже холодно, а нас ждет печенье. А еще вы здорово готовили горячий шоколад!
— Ничего особенного. Просто брала какао из пачки и…
— И добавляли в него пастилу. Такие крошечные кусочки, помните?
Ирен покачала головой.
— А я помню. Для меня прийти к вам после школы значило то, что вы только что сказали, — назад в рай.
— Джефф, ты, наверно, вспомнил чей-то другой дом. Лично я помню лишь то, что провела почти все эти годы вон в том кресле. Причем половину времени изрядно выпивши. — Ирен указала в сторону гостиной.
— И такое было. А еще я знал, что вы там. Вы и мистер Стенли. Вы всегда относились ко мне так, словно я был частью вашей семьи.
— Это заслуга Блисс.
