Элиза понимала, что ее гардероб теперь придется распродать, дабы защитить от невзгод и себя, и детей. Со слезами на глазах расставалась она с этими последними свидетельствами былого великолепия, а на деньги, вырученные от продажи, купила другую, более приличествующую ей теперь одежду, кое-какие игрушки для мальчиков и золотые часы.
Но не успела Элиза обеспечить себя и детей вышеперечисленными предметами первой необходимости, как почувствовала сильный голод. И, судя по тому, что мальчики уже откусили ей два пальца, дети ее пребывали в том же состоянии.
Дабы положить конец всем этим неизбежным несчастьям, она решила отправиться к своим старым друзьям – сэру Джорджу и леди Аркур. Столько раз испытав их великодушие, она хотела испытать его и теперь.
Ей предстояло преодолеть около сорока миль, дабы достичь их гостеприимного имения, и, пройдя тридцать из них пешком, Элиза остановилась у ворот городка, где в более счастливые времена бывала с сэром Джорджем и леди Аркур. Они обычно заходили в какую-нибудь таверну и угощались холодными закусками.
Воспоминания о злоключениях, постигших ее с тех пор, как она последний раз принимала участие в таком пиршестве, охватили Элизу и на какое-то время заняли все ее мысли, пока она сидела на ступеньках богатого дома. Как только эти воспоминания закончились, Элиза поднялась и решила направиться на тот самый постоялый двор, который она с таким упоением вспоминала, и попытаться разжалобить усталых путников и получить от них милостыню.
Она только-только успела занять место у ворот, как из них выехала карета, свернула в тот угол, где расположилась Элиза, и остановилась, так как форейтор возжелал полюбоваться прекрасной панорамой. Элиза подошла к карете и приготовилась уже воззвать к состраданию ее пассажиров, как вдруг узнала сидевшую в экипаже леди и воскликнула:
– Леди Аркур!
На что дама ответила не менее изумленным восклицанием:
– Элиза!
– Да, мадам, это та самая несчастная Элиза!
Сэр Джордж, также находившийся в карете, потерял дар речи от удивления, но, обретя его вскорости, потребовал, чтобы Элиза объяснила ему, как она оказалась в таком положении. И в этот момент леди Аркур, пребывая вне себя от счастья, вскричала:
– Сэр Джордж, ах, сэр Джордж! Это ведь не просто Элиза, наша приемная дочь. Она – наш родной ребенок!
– Наш ребенок! О чем вы говорите, леди Аркур?! Вы же знаете, что никогда не имели детей! Молю, объяснитесь!
– Сэр Джордж! Вы, должно быть, помните, как отправились в Африку, оставив меня дома на сносях?
– Конечно, помню; но продолжайте, дорогая Полли.
– Через четыре месяца после вашего отъезда Бог подарил мне эту девочку, но, опасаясь вашего гнева из-за того, что у нас не родился мальчик, о котором вы так мечтали, я отнесла ее на сенокос и оставила под копной сена. Вы вернулись несколько недель спустя и, к счастью для меня, ничего не заметили. Я же, довольная тем, что так ловко устроила судьбу своего ребенка, вскоре и вовсе совершенно позабыла о его существовании, и потому, когда мы нашли девочку под копной сена, где я оставила свое дитя, я, как и вы, даже не подумала, что это может быть моя дочь; и, осмелюсь сказать, ничто раньше не вызывало в моей памяти этих событий, пока я сейчас не услышала случайно ее голос и не узнала в ней своего родного ребенка.
– Вы рассказали обо всем весьма разумно и убедительно, – заметил сэр Джордж, – и не остается никаких сомнений в том, что передо мной наша дочь; а раз так, то я охотно прощаю ей воровство, в коем она была повинна.
За сим последовало взаимное примирение, и Элиза вместе с детьми села в карету и отправилась в дом, в котором не была более четырех лет.
Как только Элиза восстановилась во всех правах в поместье Аркуров, она немедленно собрала целую армию и с ее помощью до основания разрушила тюрьму герцогини, все такую же уютную, и поступком этим заслужила благословение тысяч заключенных и одобрение собственного сердца.
