Водка оказалась суррогатом. Отравление было слишком сильным.
Смерть, достойная бомжа-забулдыги. Нелепая, фарсовая – такая же, как и вся ее жизнь. Такая же надуманная и неправильная, как она сама – в те дни, когда я ее встретил.
Я так и не узнал, любила ли она меня. Я так и не узнал, кем были ее родители, как она росла, к чему стремилась. О чем думала, выпивая глоток за глотком прямо из бутылки в грязном холодном доме, и потом, когда пыталась выбраться за калитку, позвать на помощь.
Я так и не смог всего этого себе представить. Глупая смерть не умещалась в голове, была оскорбительна. Она возвращала ее туда, откуда я насильно ее извлек, – в мир нелепых фантазий, безобидной в общем-то лжи, в мир ее многоликости, где она была сразу многими женщинами, оставаясь собой.
Но я предпочитаю помнить ее в раскрытом окне на фоне пронзительно-синего неба, за шаг до пустоты. Мгновение спустя я хлопну дверью – и ее не станет.
История любви. Таганско-Краснопресненская линия
Она попрощалась с клиенткой заученным тоном – жизнерадостным и немного заговорщицким: «между-нами-девочками». Клиенткам нравится видеть в ней заговорщицу, единомышленницу, соратницу в борьбе с капризами организма. Личная массажистка – это и прислуга, и подруга, знающая все интимные подробности твоего тела. И высшее существо, вроде врача или гадалки, владеющее секретами, недоступными простым смертным. Поэтому с большинством клиенток складываются такие странные отношения, смесь обоюдного превосходства и подобострастия.
Захлопнулась тяжелая дверь, она спустилась вниз, вышла из добротного, сталинской постройки, дома и пошла к метро. Это был последний на сегодня визит, третий по счету, она устала. Все тело ныло, и она мечтала только об одном – побыстрей добраться до дивана и лечь.
Когда много работы, это хорошо, это значит, что денег хватит и можно будет наконец отложить что-то для поездки на море. Весной женщины просто сходят с ума, все стремятся немедленно привести себя в форму перед тем, как надеть легкие сарафанчики и показаться на людях в купальниках. Спасибо тебе, неизвестный человек, открывший целлюлит и объяснивший женщинам всего мира, как ужасен эффект апельсиновой корки. Целлюлит – золотое дно для массажистки.
Однако как она устала. И как ей надоели все эти бабы – молодые, молодящиеся и уже смирившиеся с возрастом. Время, может, и впрямь лучшее лекарство, но женщины ищут и будут искать лекарство против самого времени, пока стоит мир. Никто не хочет дряхлеть.
Сумка, с утра почти незаметная в руке, к вечеру наполнялась свинцовой тяжестью. Десяток пластиковых бутылок и баночек, полных тайн и надежд, становились почти неподъемными. Кремы, лосьоны, гели для обертывания – она выбирала косметику, по оформлению напоминающую лекарства. К такой упаковке относились с уважением – сразу видно, косметика для профессионалов, уж они-то знают, чем пользоваться…
Дошла до метро, успела вскочить в поезд, идущий в сторону центра. Час пик прошел, толпа схлынула, и на «Баррикадной», где многие делают пересадку, ей, возможно, удастся занять место на дерматиновом диванчике. Она вдруг подумала, что давно не видела когда-то привычного зрелища – разрезанных сидений, выломанных кусков пластиковых панелей. Подумав, решила, что так же давно, уже несколько лет, не видела разгромленных телефонных будок и перевернутых мусорных урн. Следов вандализма становилось все меньше. Может, страна успокаивалась, отходя от кошмаров голодных и тревожных лет?..
Место освободилось уже на «Улице 1905 года», и, воровато оглянувшись, не претендует ли на него кто постарше и позаслуженней, она плюхнулась на сиденье, с тревогой слушая гудящие ноги и прикидывая, сколько еще подобной нагрузки они способны выдержать, прежде чем начнутся стреляющие боли в коленях и голеностопе. Впереди, до «Выхина», было одиннадцать остановок. Она прислонилась к спинке и, сжимая сумку обеими руками, точно беременная – драгоценный живот, закрыла глаза.
Ждать ему не хотелось, и он оставил машину в мастерской, решив, что утром, перед работой, приедет и заберет. Не слишком-то удобно бросать машину на другом конце города, но он привык к этой мастерской, и у него тут был собственный автослесарь, который делал хоть и не слишком быстро, но честно, на совесть, и брал по-божески. С удовольствием подумал, что через месяц квартира на проспекте Мира будет уже окончательно отделана и больше не придется ездить к черту на кулички в дремучие Кузьминки, заполоненные приезжим кавказским людом. И можно будет чувствовать себя белым человеком, живущим вблизи Садового кольца, где и положено жить белому человеку.
В связи с этими мыслями было особенно странно спуститься в метро, он не ездил в метро с тех пор, как перешел с «жигуля» сначала на подержанный «опель», потом на новенький «ниссан» – они редко ломались. В особых ситуациях, вроде дружеской попойки, выручало такси.
Однако сейчас он решил ехать именно на метро. Теперь, в свете грядущего, окончательного и бесповоротного превращения в белого человека, поездка в метро представлялась ему почти приключением. Он с интересом спросил в окошечке кассы, почем нынче общественный транспорт. Кассирша, глянув равнодушно, указала на бумажку-прейскурант. Он заплатил за две поездки, замялся перед турникетом, раздумывая, каким боком совать в отверстие магнитную карту. Веселой трусцой сбежал по эскалатору, чувствуя себя молодым, упругим, ловким.
Вокруг было достаточно прилично одетых людей. Он, в замшевой рубашке, майке и джинсах, не выделялся из толпы. Из тех, кто ездит в метро, мало кто догадается, что простенькая рыжая рубаха стоит триста долларов, столько же и ничем не примечательные с виду джинсы. Внимание идущей навстречу женщины привлекли его туфли – тоже замшевые, ярко-рыжие, из последней коллекции Гуччи. Что ж, в прохладном холле какого-нибудь бизнес-центра они смотрелись бы еще более вызывающе со своими длинными носами и ностальгическим намеком на времена раннего рок-н-ролла. Женщина перевела глаза выше, скользнула взглядом по лицу, прошла мимо.
Он остановился, вглядываясь в темный туннель. Вспомнил, как несложно оказалось получить вожделенный заказ на сто пятьдесят тысяч, из каковых ровно треть осядет в его агентстве. Пятьдесят тысяч, пусть даже и за напряженную работу! Если дела так пойдут и дальше, то можно будет подумать о расширении бизнеса.
Туннель осветился золотым, через несколько секунд оттуда вырвался поезд, светя тремя огнями, вписанными в треугольник, еще секунда – и верхний огонь разделился на три отдельных светоносных точки. Он вошел в незабитый вагон, встал спиной ко входу. Две девчонки-школьницы, одинаково круглопопые и маленькие, почти повисшие на верхнем поручне, захихикали – недосягаемый для них поручень находился как раз на уровне бровей этого длинного дядьки в рыжей рубахе.
В юности у него была специальная штучка, чтоб смешить друзей, – сваренный из металлической ленты обруч, который надевался на голову, а от обруча – два загибающихся вперед отростка, как у божьей коровки. Эту странную конструкцию после настоятельных просьб ему соорудил отец. Он заходил с друзьями в вагон, надевал дурацкую придумку на голову, цеплялся загнутыми «рожками» за поручень, а свободными руками разворачивал газету и невозмутимо читал ее всю дорогу, пока прочие пассажиры с недоумением пялились на него, а друзья покатывались со смеху, пялясь на пассажиров.
