Я засмеялся.
Я встал. Мы оказались близко друг от друга, зажатые между диваном и затухающим огнем. Спиной он почти касался каминной полки. Я посмотрел ему прямо в лицо. Передо мной стоял старик. Усталые глаза. Кожа на скулах начала обвисать. Ярче обозначились морщины на лбу. Когда в последний раз я стоял так близко от него? Когда его волосы успели настолько поседеть?
— Ты выглядишь стариком, — спокойно произнес я.
— Ты постарел. — Я смотрел на него не отрываясь.
Он покачал головой, словно я сошел с ума.
— Ничего сложного. Ты выглядишь старым. Ты — старик.
— Следи за своими словами. — Он выпрямился.
— Я раньше не замечал, но при этом освещении… Невероятно. Ты уже старый. — Мой голос звучал ровно.
Вот так. Все прошло. Я видел своего отца — стоящего там, умирающего. Будто наблюдал конец жизни. Представил, как на моих глазах он старится до смерти. Морщится кожа, горбится спина, выпадают гниющие зубы.
— Еще одно слово, ты, маленький негодяй… — прошептал он.
Он двинулся ко мне, но я уперся ладонями ему в грудь, сильно толкнул его, прижав к каминной полке, и так удерживал. Мы оба стояли не шевелясь. Под его чистой, отглаженной сорочкой, под теплой кожей я чувствовал биение его сердца. Мы смотрели друг на друга, пока я не убрал ладони.
Я протянул руку под абажур торшера, выключил свет, коснулся маминого плеча и ушел в свою комнату.
Той ночью в постели я все чувствовал его теплую грудную клетку под своими ладонями.
Мари
Несколько недель он за мной ухаживал. Я проводила с ним все время, какое можно было. Он готовил для меня. Купал в ванне и тер спину. Покупал цветы. Большего внимания от мужчины трудно пожелать. Но он почти не разговаривал. Ощущение, что он исчезает, что даже, может, не полностью существует, было сильнее обычного.
Потом он пропал. Сказала мне об этом Ариэль.
Я сидела одна за столом в библиотеке в конце дня. Она подошла и сказала:
— Мне так жаль, Мари.
Я посмотрела на нее, не понимая, о чем речь. Она присела на корточки рядом со мной, положила руку мне на колено и сказала с выражением притворного сочувствия на лице:
— Мистер Силвер. Его уволили.
Я только пристально посмотрела на нее. Молча. Она коснулась моей руки.
— С тобой все в порядке, Мари? Я никому не говорила, — уверила Ариэль. — Богом клянусь, Мари.
Я встала и ушла.
В коридоре меня остановил мистер Спенсер, сказал, нам нужно поговорить. Привел меня в свой кабинет и спросил, правда ли это. Я ответила, мол, не знаю, что он имеет в виду.
Он сказал:
— Тебе не нужно лгать. Не нужно его защищать.
А затем вошла директор школы. Я никогда с ней раньше не разговаривала. Не помню ее имени. Она села рядом со мной, обняла за плечи.
— Ты в этой истории жертва, Мари, и мы сделаем все, что можем, лишь бы тебя защитить. Тебе никогда больше не придется из-за него волноваться. Он никогда больше до тебя не дотронется. Он никогда сюда не вернется. Никогда.
Я отодвинула свой стул, чтобы она меня не касалась. Мистер Спенсер предупредил, что нужно поговорить с моими родителями. Он взял телефон и позвонил моей матери, попросил приехать в школу. Последовала пауза, а потом он сказал:
— Это касается вашей дочери. — Затем пояснил: — Я бы предпочел поговорить об этом лично. — Помолчал. — Что ж, есть только один способ — сказать это, мадам де Клери. У вашей дочери были сексуальные отношения с учителем. С одним из наших учителей.
Он кивнул и положил трубку.
— Видимо, сегодня она не сможет приехать в школу, — сказал он. Посмотрел на директрису. Потом обратился ко мне: — Мы бы хотели, чтобы до отъезда домой ты пообщалась со школьным психологом.
Я не поняла, что он подразумевал под «мы»: мы — школа или мы — школа и моя мать.
Я сказала ему, что мне нужно идти. Что нужно домой — надо еще реферат писать. Директриса заявила, что не хочет оставлять меня одну, как будто я могла убить себя или что-то в этом роде. Я встала, но когда повернулась к двери, там стояла мисс Карвер. Она посмотрела на меня своим идиотским взглядом, обняла и выдала:
— Я так тебе сочувствую. О, дорогуща, как мне жаль.
Я спросила:
— Чего жаль?
— Ну, как он с тобой поступил.
— Что вы имеете в виду?
— Дорогуша, нет необходимости больше притворяться. Не нужно больше защищать его. Теперь все закончилось. Все закончилось. Ты в безопасности.
Я попыталась уйти, но они меня не выпустили. Директриса опять начала про то, что по закону они не могут оставить меня одну. Что после подобных событий нужно, чтобы меня забрал кто-то из дорогих мне людей.
Дорогих…
— Где он? — спросила я. — Где Уилл?
Директриса сообщила, что сегодня днем он покинул кампус. Что его уволили.
Мне захотелось заплакать. Но вместо этого я сосредоточилась на ненависти к ним.
Я достала из сумки телефон и прослушала сообщения. Они меня не остановили. Он звонил. Был очень спокоен и говорил так тихо, что трудно было расслышать. Все в комнате наблюдали за мной, слушали, ждали, вдруг я что-нибудь скажу. Я дважды прослушала сообщение и уничтожила его.
— Прощай, Мари, — сказал он. — Уверен, ты уже знаешь. Думаю, мы не скоро увидимся.
Мистер Спенсер отвез меня домой. Он без конца повторял, что со мной все будет хорошо. Что все к лучшему. Когда мы приехали на место, он настоял, чтобы проводить меня до двери. Хотел поговорить с моей матерью, но ее не было дома. Я не пригласила его войти, и в конце концов он уехал.
Моя мать так и не поговорила со мной об этом. Даже слова не сказала. Думаю, даже отцу не сообщила. Иначе он хотя бы позвонил мне. Может, ничего и не сказал бы про это, но хотя бы позвонил.
Затем все пошло так, как должно было. В школе, я имею в виду. Предсказуемый хаос. Все на меня таращились. Ариэль пыталась со мной поговорить. Я ее игнорировала. Старалась не обращать внимания. К тому времени я чувствовала себя оцепеневшей. Казалось, что я неподвижно стою в центре безумного вихря суеты, шума и возбуждения. Такое ощущение, будто я накачалась наркотиками.
Я постоянно ему звонила. Писала. Но он так и не ответил. Я ездила к нему домой и звонила в дверь, но он не отзывался. Часами я сидела в кафе напротив и ждала. Свет не включался. Он не входил. Не выходил. Я много раз туда приходила. Но так и не заметила признаков жизни.
В конечном счете, полагаю, его способ уйти был не хуже любого другого. Мне нравится думать, что он сделал это ради меня, решил — так лучше всего.
